— Ты очень кстати, — сказал Косых Грозе. — Тут у нас дискуссия… Как истребитель ты лучше других можешь разрешить сомнения Сафара.

— Сафар… и сомнения? — рассмеялся Гроза. — Редкое зрелище!

— Доводы Чернова, будто вы, истребители, стали теперь безраздельными владыками воздуха, испортили ему настроение.

Гроза улыбнулся:

— А я малость подслушал спор. Право, бубнят, как два буржуазных профессора: техника да техника: машина, оружие, скорость… А человека забыли?

Сафар несколько смутился:

— Ты не понимаешь, Гроза, мы же это для академической чистоты дискуссии…

— Академическая чистота!.. Схоластика, а не чистота. У нас теперь и дети знают, как техника работает в руках настоящих людей. Разве в Испании республиканцы били немцев и итальянцев техникой? Люди били. Люди золотые…

— Республиканцев пять, а фашистов двадцать пять. Бывало и так. Но у них каждый за себя, а у испанцев один за всех и все за одного.

— Верно. Но давайте кончать ваш спор.

— А мы же и не спорили. Это мы вместе вредные тезисы Чернова гробили. Слушай, истребитель, а ты на какой позиции? Как насчет бомбардировщиков?

— Скажу… Как мне рисуется правильное развитие бомбардировочной авиации?..

— А ну, валяй, валяй, — оживился Сафар.

По мнению Грозы, важно было уменьшить «ножницы» в полетных свойствах бомбардировщиков и истребителей за счет улучшения первых. Чем меньше разница в этих свойствах, тем больше у бомбардировщика шансов на спасение, а может быть, и на победу. Это значит, что бомбардировщик должен быть возможно более легким. Два легких бомбардировщика могут в сумме поднять столько же бомб, сколько несет при дальнем рейде тяжелый корабль. Они без труда преодолеют расстояние, отделяющее их от цели. Но при этом неоспоримо преимущество легких бомбардировщиков перед большим кораблем. Освободившись от груза бомб, да еще и от половины веса горючего, бомбардировщик превратится в боеспособный сверхистребитель. Тут уж он не только может защищаться, но и активно нападать.

— Для, этого прежде всего нужен меньший собственный вес. На наших красавцах это достигнуто применением сверхлегких сплавов магния и бериллия в комбинации с высоколегированными сталями — раз; установкой паротурбинных двигателей — два… Ты понимаешь, когда я еще амбалом был, — задумчиво и даже как-то мечтательно сказал Сафар, — кругом все говорили: «Пар — отжившее дело. Паровик — это прошлое. Внутреннее сгорание — вот где перспективы». Я тогда мало в таких вещах понимал, а потом как учиться стал, опять то же самое слышу: паровая машина — это древность, бензиновый мотор и дизель куда, мол, лучше. А вот теперь гляди-ка — старичок-паровичок опять пришел и мотору очко дает.

Гроза согласился:

— Мир еще варварски обращается с горючим. Моторы внутреннего сгорания, точно так же, как и наши паровые двигатели, это только отдаленный намек на то, чем будут пользоваться через десяток лет. Советская техника покажет пути… Вот мой младший братишка говорит, что инженеры должны будут поставить летчика в такие условия, чтобы полет со скоростью звука был физически возможен.

— Почему именно звука? — удивился Сафар.

— Однажды мальчуган говорит: «Военным самолетам совершенно необходимо летать со скоростью хотя бы триста тридцать три метра в секунду, не меньше». На мой вопрос, почему «триста тридцать три», говорит: «Скорость звука — триста тридцать два метра в секунду, значит самолет, летящий хотя бы на один метр быстрее, будет доходить до тебя раньше, чем ты услышишь звук его приближения. Это очень важно для военной машины».

— До таких скоростей, порядка тысячи-тысячи двести километров, пожалуй, еще далеко.