— Сущие кровопивцы!
— На нашей крови жиреют, сволочи!
— Вот бы обитель ихнюю подпалить, чтобы сгорели все эти проклятые грамоты.
— Да, красного петуха им пустить, красного петуха!
— Правильно говоришь, Энгельхарт.
— Мы все с тобой пойдем. Ужо, подымем чернецов на вилы!
— Да и рогатины, чай, найдутся…
— Долой монастырскую братию!
— Долой!
— Тихо, тихо, братья! Не так сразу надо. Сначала сговоримся, соседей подымем. У них ведь, чай, тоже немало обид накопилось?
Не одну и не две деревни обошел за несколько ночей Ирландец — всю округу. Почти и не спал вовсе — под глазами круги появились, однако доволен был, знал, дело спорится, люди окрест — словно солома, осталось только искру поднести.
И поднесли!
Отец Этельред уже ложился в постель, когда в его роскошную келью истово застучали:
— Открой, батюшка, неладно в округе!
— Что такое?
— Мужики сиволапые бунт подняли. Монастырские хлеба жгут. А вокруг обители их — сонмы! Откуда, прости Господи, и взялись-то? Орут, глаза выпучив, в руках рогатины, у кого и луки.
— А стража, что стража?
— Стража, батюшка, давно уже разбежалась, кто успел. А кто не успел — того на монастырских воротах повесили.
— Так… Одежду мне… Да не эту, мирскую. Где отец келарь? Ну?
— Отцу келарю, царствие ему небесное, сиволапые вилами живот проткнули и, глумяся, кишки к забору прибили! Так и помер отец наш, в муках…