Митя заехал за нами после колледжа. Вернее, Петрович его завёз, сам он машину не водит.

– Что, мои птенчики, покормить вас надо?

– Пиццу!

– Пиццу!

– Пи-пи! Кукушата. В вашем возрасте нормально питаться нужно.

– А в твоём?

– В моём тем более. Сейчас заедем в нормальный ресторан, нормальный обед закажем.

А мы и рады: домой возвращаться никому особенно не хочется. Как выяснилось, у меня и Мити удивительно совпали взгляды и вкусы касательно того, как должен быть устроен семейный быт. Он практически всю жизнь прожил вдвоём с мамой, а я, казалось бы, детдомовский ребёнок, казалось бы, существо коллективное, должно бы быть, но нет, оба мы не выносим посторонних, лишних людей в доме. А в доме у нас теперь, как Митя выражается, Содом с Гоморрой. Аркашин офис почти со всеми его сотрудниками, по мере выздоровления, последовательно перекочевал сначала в больницу, а потом уже и к нам домой. С раннего утра до позднего вечера толкутся люди: адвокаты, представители фирм, референты, секретари, партнёры, конкуренты и, бог их знает, кто ещё. Не считая медицинской бригады, дежурящей круглосуточно. Папа понимает, что мы с Митей от этого не в восторге, и не обижается на нас за то, что предпочитаем подольше где-то погулять. А у Нади дома своя радость – беременная мама со странными вкусовыми предпочтениями и резкими перепадами настроения. Но скорее она за компанию с нами мотается, полное нарушение спокойствия и уюта именно у нас. Некоторые вещи Митя воспринимает гораздо более болезненно, чем я. Например, пересуды. Было раз, сидели с ним тихо-мирно в моей комнатке, я уроки делал, он писал что-то. А эти сотрудники, они ж по всему дому лазают без зазрения совести, и никак за ними не уследишь, Олеся гоняет их, тоже злится, но разве её будут слушать? Она ж не настоящая хозяйка, не жена папина, у людей на такие вещи чутьё, кто не в курсе, и то сразу догадывается. Так вот, какие-то две курицы возле самой нашей двери встали, и давай языки чесать, противными такими голосами. Мы с Митей смотрим друг на друга, надо бы выглянуть, шугануть их, да связываться неохота, они все такие себе на уме. И пока мы тормозили, эти курицы свои дела перемалывать закончили, на нас перекинулись. Одна говорит: «Нет, который поменьше мальчик, это сын, а который высокий – любовник». Вторая: «Жуть какая, я думала, они оба сыновья». – «Скорее, оба любовники». – И «Ха-Ха-Ха» в две глотки. Митя, бедненький, аж побледнел. Выглядываю, говорю: «Я б на папином месте вас уволил». Те за словом в карман не полезли, но, хотя бы, от двери нашей отошли. А Митю битый час пришлось уговаривать, что они просто дуры. Он очень ранимый человек и даже робкий. Может быть открытым, слегка развязным, но это только в своём кругу с близкими, а с чужими людьми теряется, компелксует. Папе сейчас не до этого, сам стараюсь нашего Митю в обиду не давать. Везде ходим вместе, была б моя воля, я б с каким-нибудь оружием наперевес по дому его водил. Кто взглянет косо – сразу бы отстреливал, а то он, бедненький, от этих взглядов прямо заболевает. И это только от взглядов, про стычки мелкие я уж не говорю. Бывает, столько набежит народу всякого и сразу, естественно, все начинают пить и жрать, аж очередь в туалет на первом этаже скапливается. Особо сообразительные лезут к нам, на второй. Митя как-то двум мужикам попытался запретить. Те сразу в штыки: кто, мол, сказал, что нельзя? Ясен перец, им всё, блин, можно, как Надя бы выразилась. Тут я выхожу, жалко без базуки: «А что он́ говорит, вам мало? Это вообще-то его дом и его сортир персональный. Кого захочет, того и пригласит, у вас есть приглашения? Предъявите!» Сам от себя не ожидал такого. Мужики что-то там под нос пробурчали и ушли. Я уж Мите говорю, ты сразу меня зови, сам не пререкайся, ещё один разрыв сердца нам в семье не нужен. Боюсь, что плюнет он на это дело и обратно к маме в однушку переедет. В тесноте, да не в обиде. Склоняюсь уже к мысли обратиться к отцу, чтобы как-то решил этот вопрос. Пора прикрывать надомную лавочку. Что они здесь виснут, со своими бумажками? Интернет же есть. Понятно, папа человек старой формации, но парочки помощников, я считаю, за глаза хватит. Не решаюсь пока, жду, само, может, рассосётся. Только бы Митя дождался, не ушёл. Я, ведь, понимаю всё, он молодой, ему любовник нормальный нужен, а папа не в форме сейчас. И после операций восстанавливается, и работать ещё хочет по-прежнему, совсем ему не до любви. Нет, если Митя уйдёт, это только логично будет. Но очень-очень обидно. Так что, мы с Надей стараемся ему во всём потакать. Их любимое развлечение – ходить по магазинам, всю подряд одежду примерять. Меня такие походы утомляют ужасно, но терплю, не жалуюсь. Чтобы я не так скучал, придумали розыгрыши продавцам устраивать: они заходят в дорогие бутики, долго и нудно выбирают там себе что-нибудь, привередничают, капризами донимают, а потом делают вид, что денег нет. Продавцы на стенку с досады готовы лезть. И тут эффектно появляюсь я, делаю пальцы веером: «Упакуйте, девушка всё, что ему понравилось!». Надя: «А мне! А мне!» – «Так и быть, ей тоже». И демонстративно все их покупки «платиновой» карточкой оплачиваю. И так в разных вариациях: то делаем вид, что до этого вообще знакомы не были, тогда Митя очень искусно разыгрывает, насколько он удивлён и растроган, то, наоборот, звонит: «Приезжай, дорогой, выкупай меня». Все поджидают кого угодно, только не моего типа «клиента». С Надей тоже они там по-всякому выпендриваются.

Ещё Митя любит музеи разные, театры, и прочие культурные места. Делать нечего, и туда все втроём таскаемся. На джазовой опере в Доме Музыки мы с Надей сломались.

– Тягомотина фуфловая, не могу больше, – шепчет она мне, – ща сама завою. Давай выйдем, скажем, что в туалет. – Я кивнул. Она стала Мите на ухо шептать, он только отмахнулся. Пробрались к выходу. – Слушай, он реально кайфует, извращенец.

– Просто мы с тобой некультурные, отсталые люди. В туалет-то пойдёшь?

– А ты?

– Можно вообще-то, газировки надулись.

– Слушай, пошли вместе, всё равно никого нет.

– Пошли, только не в женский.