Мне удается раскрыть глаз пошире и я наконец могу разглядеть лицо: Бен. Он наклоняется надо мной и легонько расталкивает меня, стараясь убедиться, что я жива.

– Это тебе, – говорит он.

Слышится звук пластика по металлическому полу и в нос мне бьет запах еды. Но я слишком слаба, чтобы смотреть на нее, и вообще не совсем понимаю, что происходит.

– Мне нужно идти, – говорит он. – Пожалуйста. Я хочу, чтоб ты поела.

Секунду спустя доносится звук открываемой двери и в комнату проливается свет. Слышится топот ботинок, звон цепей – снимают наручники. Затем шаги стихают, дверь закрывается и в этот момент я внезапно осознаю: они только что увели Бена.

Я хочу поднять голову, открыть глаза и окликнуть его. Поблагодарить его. Предостеречь. Попрощаться.

Но моя голова слишком тяжела, чтобы я могла поднять ее, а глаза непроизвольно закрываются. Через минуту я погружаюсь в глубокий сон.

Не знаю, сколько прошло времени до того, как я проснулась. Я чувствую холодный металлический пол половиной лица и в этот раз мне удается медленно поднять голову и прийти в себя. Голова раскалывается, а каждый уголок тела ноет.

Когда я сажусь, я чувствую острую боль в ребрах, по обеим сторонам. Мое лицо опухло, оно все в шрамах и ссадинах, а плечо доставляет невыносимые страдания. Хуже всего невероятная пульсация в лодыжке – невыносимая боль пронзает меня, когда я пытаюсь выпрямить ногу. Сначала я не могу понять, откуда она, но затем вспоминаю: укус змеи.

Упершись одной рукой, у меня получается приподняться повыше. Я оглядываю темную комнату в поисках Бена. Но его нет. Я одна.

Передо мной стоит нетронутый поднос с едой. Его едой. Я вытягиваю руку и трогаю: холодная. Я расстраиваюсь, что он оставил ее; я уверена, что она нужна ему не меньше, чем мне. Я понимаю, чего ему стоило пожертвовать мне пищу. Это был его последний ужин, а затем они потащили его драться. Мое сердце задрожало от этой мысли. Это значит, что он, конечно же, уже мертв.

Я смотрю снова вниз на поднос; кажется, что это еда мертвого человека. Я не могу заставить себя прикоснуться к ней.

Слышится грохот ботинок по коридору и металлическая дверь распахивается. Внутрь проходят четыре охотника, которые хватают меня и выволакивают из комнаты. Трудно описать боль, которую я чувствую, когда мне приходится встать и пойти. Моя голова очень тяжела и комната вращается, я не знаю, удастся ли мне не отключиться.

Меня толкают вниз по коридору и, пока я иду, рев толпы все нарастает. Мое сердце падает, когда я понимаю, что меня ведут назад на арену.

Если они думают, что я могу драться снова, это просто смешно. Я едва могу идти. Кто угодно, кто выйдет со мной на ринг, получит легкую добычу. У меня не осталось ни малейшего стремления драться – и совсем нет сил, даже если бы и было стремление. Я уже отдала арене все, что могла.

Меня токают последний раз из туннеля на арену. Рев стоит оглушшающий. Я щурюсь от яркого света, когда меня ведут по проходу, и считаю свои последние минуты.

Толпа подпрыгивает на ноги при виде меня. Они неистово топают. В этот раз вместо свиста и улюлюканья, они явно демонстрируют свою любовь ко мне.

«БРУК! БРУК! БРУК!»

Нереальное ощущение. Я достигла славы, делая то, что я ненавидела, в последнем месте на земле, где бы я хотела славы.

Меня снова толкают вдоль ринга, назад к металлической лестнице. Я смотрю наверх и вижу открытую клетку, беспомощно я забираюсь туда.