— Лева! Расскажи им там! — кричит срывая голос Владимир вслед старику и тоже опрокидывает в себя порцию чистого спирта. — За все им там расскажи! Чтобы они век помнили!

Тем временем, едва передвигающий ногами профессор вышел на самый верх башни.

Вид, представший перед профессором был потрясающий. Справа вдалеке виднелось серебро речки, слева лес, а позади, на горизонте, одинокая гора. Однако, все портили игроки.

Их было так много, что они походили на саранчу. Все поле вокруг башни, от речки до самого леса заполняла разномастная толпа. Тут виднелись и штандарты кланов, и золото дорогих доспехов, и пестрые мантии всех цветов и вариаций, и кожа всех оттенков и мастей.

Как только у края башни показался профессор, толпа загудела. Кто-то что-то кричал, кто-то махал флагами, среди толпы какой-то тролль ухватил мага за шкирку и принялся махать им на манер флага. Тот конечно был против и верещал, потом позеленел и был занят другим. Откуда-то начали появляться флаги с красным полотном и изображением бутылки.

Проф обводит взглядом толпу, а затем заглядывает в кружку. Там еще остается пару капель протирки, которые он тут же опрокидывает в себя. Толпа отзывается восторженным ревом, каждый в толпе начинает размахивать чем придется: оружием, флагом, штандартом, мелким соседом, плащом, а кто-то и вовсе пустой бутылкой. Откуда-то появляется огромный плакат с надписью «Истина на дне!». Все начинает напоминать массовое неистовство или рок концерт.

Старичок тем временем достает медальон с крупным зеленым камнем посередине. Он одевает его на шею, делает глубокий вдох и…

— Е**ный в рыло, только в ж**у…

На всю округу начинает разноситься мат Профа, которым он кроет толпу по старинному рецепту «Большого Петровского загиба».

С каждым матом в толпе, вспыхивает свет, означающий, что кто-то получил баф. Поначалу вспышек мало, но чем дольше раздавался мат Профа, тем их больше возникало, и огромное море людей постепенно превратилось в море света, которое грозится затмить солнце. Все вокруг заливает теплый желтоватый свет.

Профессор останавливается для того, чтобы набрать воздух в грудь и снова продолжает материться так, что у любого нормального человека уши бы завяли.

Мало кто знал это старое достояние «матерной культуры слова», но еще меньше народу знали, что больших загибов было несколько, и помимо петровского были еще и «Казачий» и «Морской». А профессор знал, поэтому, при составлении макросов, активирующихся на слово, у него не возникло путаницы или забытых слов.

Но все подходит к концу, как и таймер, который отсчитывал последние секунды бафа.