– Неужели?

– Меня пригласили в камерный театр поставить одну пьесу.

– Да что вы говорите! – Лиля изобразила на лице удивление, сменяющееся восхищением.

– Я понимаю, вы крайне удивлены, такая удача, и все это в первые минуты нашего знакомства…

– Да я просто убита наповал! И что за пьеса?

– Французская, восемнадцатого века. Маленькая компактная пьеса, о добром и вечном.

– О смысле жизни! Я так и подумала, что-нибудь поэтически-эпическое. С удушением главной героини в конце, не так ли?

– Я вижу, вы мне не верите.

– Да нет же, я просто пытаюсь выяснить степень мании величия.

– Или степень интеллекта? Вынужден вас разочаровать. Природа-мать обделила меня… Я умею только копировать и тиражировать эмоции. К тому же у меня нет мании величия – есть мания преследования. Но я вовсе не намерен мешать вам, и согласен помолчать. Тем более что мне тоже есть чем заняться.

Тон его речи становился все более и более жёстким, как будто его незаслуженно обидели. Он уселся к окну и углубился в чтение. Лиля достала отпечатанные и затёртые листки с баснями и монологами, чтобы, наконец, определиться, что читать на прослушивании.

Может, всё-таки зря я его так сразу отбрила, не такой уж он неприятный тип, размышляла она, машинально жуя шоколадный батончик и искоса поглядывая на сидящего напротив Романа. Сколько ему лет, интересно, пыталась она определить его возраст по выступающим морщинам на лбу. Лет тридцать.

Как и бывает в около двадцатилетнем возрасте, тридцатилетние кажутся очень далёкими и старыми. Лиля была хороша собой, и на неё часто обращали внимание мужчины. Чёрные длинные волосы, спадающие на плечи, карие глаза, смотрящие дерзко и прямо. С детства она привыкла быть в центре внимания, занимаясь то в школьной хоровой студии, то в театральном кружке. После восьмилетки она сразу пошла в училище и зажила самостоятельно, вдали от родителей.

Из вагонного коридора донёсся звон стаканов, проводница предлагала чай. Роман напряжённо молчал, изображая полное отсутствие интереса к её особе. Обычно мужчины бывали более настойчивы. Она подождала, что он предложит угостить её чаем, но её желания не оправдались. Не отрывая внимательного взгляда от книги, он помешивал ложечкой в стакане. Мизинец на правой руке слегка отставлен, ногти правильной формы длиннее, чем обычно. Прошёл уже почти час обоюдного молчания, слышался только мерный стук колес и тихое позвякивание ложечки в стакане.

– Роман, извините, если я вас обидела.

– Я понимаю, барышня, вы не со зла. Но я действительно режиссер и действительно еду ставить спектакль. Возможно, и не один.

– Расскажите мне о нём.

– Спектакль еще только в голове, милая барышня. Сюжет несколько отличается от традиционного. Да, я забыл сказать, автор Сен-Жюст, был такой поэт, в некотором роде революционный. Но пьеса совсем о другом. Это размышления о разуме и безумии, мудрости и тупости. Пьеса об Арлекино, надевшего маску Диогена.

– Со слезами и любовью к Коломбине?

– Любовь как тривиальный треугольник не имеет большой ценности. Там нет треугольника. Там есть душевный поединок между Арлекином и Переттой, между мужчиной и женщиной. Игра в любовь, чтобы вызвать ответное чувство, отречение от любви и вновь её признание. Смена масок с минимумом декораций.