– Ну, дурак я… Ну, до хрена чего было… Ну так сам и расплачиваюсь!
– Верно, сам! Только теперь, если ты надуришь, всему десятку мороки добавится! И терять такого бойца по глупости мы себе позволить не можем.
– Говоришь-то ты верно, а к чему? – подал голос и Арсений.
– Да к тому, что теперь это всех нас касается. Если видишь, что Фаддея в дурь несет, так и останови его.
– Угу, остановишь его! Снесет на хрен и ноги вытрет! – фыркнул Арсений.
– А если он нам всем поклянется, что когда дадим ему знак, дескать, не к месту буянит, то он пойдет поперек себя и отступит?
– Да можно, конечно… – Арсений, похоже, о таком и не думал, – только вот сам-то он что скажет? Слышь, Фаддей? Ты как? Согласен?
Чума уставился в столешницу, помолчал, затем не поднимая головы, выдавил:
– Эт вы что? Со мной, как с мальцом сопливым, стало быть? Не годен? Возни со мной много?
– Да я с тебя и начал, потому что с тобой все просто! Ты хоть дуришь, но совсем уж разума не теряешь, и себя для дела способен окоротить. Вот с Арсением что делать будем, не знаю…
– А я что? – взвился Арсений. – Чего ты во мне углядел?
– А и глядеть нечего! – поддержал Егора Андрон. – Все хорошо, а как драчка чуть больше тараканьей, летишь, что бык за течной коровой. Словно голову дома на печи оставил.
– Вот и я о том. Но пока… Фаддей, согласен? Никто в твою жизнь лезть не собирается, просто от дури твоей тебя отводить придется. А знак тебе. Ну вот хоть то же кольцо. Как крутанет его кто из нас на пальце, значит, остановись, не дело делаешь. Согласен? Даешь слово?
Фаддей еще раз посмотрел под ноги, затем оглядел друзей и…
– Даю! – словно колоду дубовую развалил. – Даю слово!
Глава 7
Веденя. Становление командира
Веденя извелся от досады на то, как же не вовремя его угораздило попасть к лекарке! Если бы нарвался на Гераську с приятелями, непременно с ними снова подрался бы, хоть Настена, отпуская его домой, и велела строго-настрого еще несколько дней поберечься. Но так ведь кипело же! Даже не из-за того, что подлостью его тогда взяли, и не из-за того, что побили, а потому, что именно из-за них он теперь все на свете пропустил! Даже бунт проспал. В лекаркином доме за тыном не слышно ничего, а в селе вон что творилось! Отца ранили, и мать едва по дому ходит, а Веденя в стороне оказался и не сделал ничего, чтоб им подсобить!
И в учении от своего десятка теперь отстанет. Даже просто прибежать на занятия и попроситься у наставника в меру сил с остальными рядом побыть, посмотреть да послушать не получится: когда отроки со старых выселок в село вернутся, неведомо. Отец сказал – не знает, что там десятники думают, не до того им сейчас, но Веденю, как только лекарка позволит, туда проводят.
Однако ни самого Гераськи, ни его дружков в селе не оказалось. Веденя не понял вначале, почему на его вопрос мать, до того радостно хлопотавшая вокруг него, враз замолкла, закаменела лицом, махнула рукой и, отвернувшись к печи, застучала там посудой. Отец хмуро глянул и кивнул на лавку возле себя.