Конечно, Брестский мир молодой советской республики с Гогенцоллернами, как они и надеялись, позволил Германии перебросить с восточного фронта на западный десятки дивизий, но решительно поменять положение дел не получилось. Уже через полгода страны «оси» подписали в Компьенском лесу акт о безоговорочной капитуляции. И как же было не капитулировать, когда большевики, свалив Романовых, без остановки и раскачки занялись империями Габсбургов и Гогенцоллернов.

Ход событий показал, что и здесь они выказали немалую предприимчивость. В итоге Коммунистический интернационал ничуть не менее успешно, чем русская армия, выполнил наши обязательства перед союзной Антантой, но дело даже не в этом.

Четырьмя веками раньше, когда закладывался государственный порядок новой, уже не великокняжеской, а царской России, в его основу была положена созданная в тиши и уединении монашеских келий доктрина, известная как «Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать». В сущности монастырские книжники думали ровно о том же конце истории, что и Маркс, только связывали они его со вторым пришествием на землю Спасителя.

По мнению схимников, миссия подготовки этого пришествия Божьим Провидением была возложена именно на русских царей и заключалась среди прочего в расширении территории Святой Земли, то есть в переходе в их подданство новых и новых стран и народов. Выполнялось все это вполне успешно. В течение четырех столетий территория Земли Обетованной, находящаяся под скипетром сначала Рюриковичей, потом Романовых, неуклонно и практически безостановочно расширялась.

Середина XVII века в этом движении на юг и север, запад и восток во многих отношениях ключевой период. Тогда совпали и поначалу укрепляли, поддерживали друг дружку поразительное по силе и мощи религиозное возрождение (оно было начато так называемыми «ревнителями благочестия») и победоносная война России с её вековечным врагом – Речью Посполитой.

О религиозном подъеме, который страна познала в середине XVII века, осталось много свидетельств, в частности, единоверцев – православных греков, которые в то время, ища помощи для своих епархий, в немалом количестве приезжали в Москву.

Отзывы были восторженными. Храмы чуть не сутки напролет и так, что не протолкнешься, заполнены молящимися. Всенощные и заутрени, обедни и вечерни сменяют друг друга почти без зазора. Прежнего многогласия, когда служба произволом священника сокращалась или разные части литургии читались одновременно, вдобавок немилосердно частя – нет и в помине. Литургия служится полным чином и, главное, с невиданным нигде благолепием и торжественностью. Но еще больше всех поражало, что верующие не просто повторяют за священником слова молитв, кондаков и акафистов, а чуть не поголовно, включая самого царя, его родню и свиту, знают литургический канон наизусть.

По всему видно, что люди не сомневаются, что уже в самое скорое время, едва Господь убедится в полноте веры православного человека, искренности его раскаяния в грехах, Спаситель отзовется на вопль своего стада, сойдет на землю, и земная жизнь – эта юдоль страданий – раз и навсегда завершится.

Но второе пришествие не состоялось, и разочарование что в народе, что в церкви, что во власти было столь велико, что повлекло раскол общества. Самый серьезный, какой знала Россия, возможно, и не исключая революцию октября 1917 года. Во время этого раскола две половины общества очень честно и очень страшно поделили между собой все то понимание Бога и мира, которые Россия успела накопить за шесть с половиной веков после крещения. Религиозное возрождение взяли себе староверы, дополнив истовость, непреложность веры и глубину раскаяния убеждением в необходимости, обязательности – если впрямь ждешь Спасителя – твоих собственных страстей, соразмерных Его крестной муке, страстей, которые однажды окажутся выше человеческих сил. Такими, что, как и Он, «возопишь»: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»

Они взяли на себя эти страдания, когда в колодках шли в Сибирь и жили там, как могли крестьянствовали в тех же самых колодках, которые за годы вчистую, под ноль, то есть оставляя одни культи, перетирали им лодыжки, когда сотнями, тысячами сжигали себя в нескончаемых гарях, только бы не отдаться в руки антихристовой власти, власти, что, расследовав дело, закует тебя в те же самые колодки или, считая, что она единственная вправе распоряжаться твоей жизнью и смертью, сожжет на кострах своих собственных, то есть официальных, узаконенных гарей.

Свой взгляд на тех, кто их мучил и убивал, эта часть общества свела в три положения, которые разошлись по городам и весям, дальше жили уже собственной жизнью, часто вне всякой связи со староверами. Два с половиной века спустя каждое слово этих положений с восторгом переймут, объявят своими большевики и те, кто за ними пойдет. Для власти в не меньшей степени, чем учение Маркса, они станут основой легитимности всего, что будет происходить в стране после революции.

Первое положение – о безблагодатности, то есть незаконности власти Романовых, правящих новой Землей Обетованной без Божьего благословения.

Второе – о безблагодатности поддерживающей её Синодальной церкви, в свою очередь, тоже лишенной Божьего благословения.

Третье – о безблагодатности, недейственности таинств, которые она, церковь, совершает.

Тот же кризис второй половины XVII в. заставил и официальную церковь дать ответ на этот важнейший для всех и каждого вопрос: когда и при каких условиях православный христианин может ожидать прихода на Землю Спасителя. Священники во время проповедей под сурдинку принялись убеждать прихожан, что даже думать, что знаешь, даже гадать о приходе Спасителя – большой грех. Но такое мало кого утешило, и тогда светская власть, впитавшая то же самое разочарование в скором приходе Иисуса Христа, сформулировала другой ответ, куда лучше удовлетворивший её подданных. Повторив, что знать день и час Его прихода смертным не дано, пути Господни неисповедимы, она тут же дала понять, что следить, как приближается Второе Пришествие, человек может, причем делать это для наглядности лучше всего, передвигая флажки на карте. Потому что само по себе расширение территории империи – новой Святой земли – и есть приближение прихода Спасителя.

Большая часть подданных, поколебавшись, приняла такой взгляд на вещи. Тем паче, что он как будто исключал и другую беду, которой все отчаянно страшились: ошибиться, в последние времена признать сатану за Спасителя и, навечно губя свою душу, пойти ему служить. А тут империя и на этот случай давала тебе охранный лист.

Конечно, в источниках XVII века найти четкие документальные подтверждения вышесказанного, оснастить все ссылками и исключающими другое толкование цитатами, невозможно, но многое из того, что составило русскую историю последующих веков (включая и революцию), вне подобного понимания промысла Божия объяснить трудно.

Начну с того, что еще когда продолжала идти война с Речью Посполитой за Украину, но уже было очевидно, что конечный успех останется за Россией, в самых верхах церкви возникли яростные споры (постепенно сходя на нет, они будут продолжаться и при царе Алексее Михайловиче, и в годы правления его сына Федора Алексеевича): допустимо ли, правильно ли включать новые земли в состав Российского царства или еретики и схизматики, что проживают на них в изобилии, испортят, а то и вообще погубят нашу веру? То есть и с Украиной – останется ли Россия прежней Святой землей или грех поглотит её? Попутно заметим, что вопрос был краеугольным. Положительный ответ на него давал зеленый свет дальнейшему расширению империи, отрицательный – опускал перед этим расширением шлагбаум.

Вышеназванное толкование Писания и основанный на нем контракт между властью и народом, устраивая (по большей части) обе стороны, продержался ровно два с половиной столетия, до начала XX века. Все это время народ исправно удовлетворял нужды империи – вносил подати и отправлял на военную службу рекрутов, а власть, перемежая грохот пушечных орудий тихой дипломатией, эффективно и во все стороны расширяла территорию новой Святой земли. Настолько эффективно, что к концу XIX века думающая Россия поголовно не сомневалась, что грядущий XX век во всех отношениях будет «веком России».

Так считали и те, кто это грядущее целиком и полностью связывал с наместником Бога на земле – русским царем – то есть идейные монархисты, и народники – которые целью своей жизни поставили извести род Романовых под корень, а грядущее представляли в виде великого множества самоуправляемых крестьянских общин – сельских миров, которые и вправду на практике нигде, кроме России, не уцелели. По мнению народников, только крестьянские миры были способны обеспечить человечеству свободу и равенство, братство и справедливость; только на их основе можно было выстроить общество, не знающее ни насилия, ни эксплуатации, ни голода, ни войн, ни угнетения, ни рабства. Словом, тот же самый рай на земле, о котором выше уже не раз шла речь.