Поскольку либурна отплывала только на следующее утро, и центурион Фест Икций отпустил меня на весь день всего за кувшин вина, оплаченный в таверне по соседству с Тройными воротами, мы с Гаем Публием Минуцием отправились сперва в баню. Обычно богатые римляне ходят в нее по утрам, а мы освободились только к полудню, когда все дорогие заведения уже были пусты. По совету моего бывшего сокамерника пошли не в самую дорогую, хотя платил я, а в среднюю, всего за сестерций с двоих, но пустовавшую на тот час. В ней был, по словам Гая, лучший массажист столицы, а значит, и всего мира. Оставив одежду и обувь в специальной комнате специальному охраннику, мы сперва зашли в теплую комнату (тепидарий), где, лежа на деревянных лавках, подготовились мысленно и телесно к предстоящим процедурам. Затем ополоснулись в соседней комнате (кальдарии) горячей водой и пошли сперва в парилку (пропнигий). Была еще и комната с сухим паром типа сауны (лаконик), но я предпочитаю влажный пар. К кальдарию примыкали небольшой бассейн с холодной водой (фригидарий), маленький солярий для загорания и большая палестра для занятий спортом. В палестре даже стояли свинцовые гири, прямоугольные со смятыми углами, стремящиеся стать круглыми. Обычно римляне сперва занимаются спортом, а потом уже моются. Мы пришли во внеурочное время и оттянулись по своей программе. Попарившись и поплескавшись в холодной воде бассейна, я сразу перешел в массажную (айлептерий), а Гай Публий Минуций отправился в сауну, чтобы скоротать время, пока освободится мастер. Массаж мне делал выходец из Малой Азии, называвший себя греком и говоривший на греческом языке с таким акцентом, что я с трудом понимал. Что не помешало ему основательно размять меня, уложенного на теплый мраморный стол. К концу процедуры я был уверен, что у меня больше нет суставов, что кости не соприкасаются и сгибаются в любую сторону на любой угол. После чего мое место занял мой римский друг, а меня на другом столе, пониже и поменьше, мальчик-иллириец обмазал оливковым маслом, которое удалил скребком из слоновой кости вместе, как мне показалось, с моей шкурой или, как минимум, верхним слоем ее. После чего я еле дополз до бассейна, где сидел, не шевелясь, кайфуя, до тех пор, пока не приполз Гай. Мы побалдели еще с четверть часа, лениво обсуждая прелести богатства, а затем вытерлись, выпили вина, разведенного напополам водой, и легли на клинии с перьевыми матрасами, чтобы покемарить до конца сиесты, хотя было не жарко. Вся обслуга бани, закрыв входную дверь, тоже улеглась на менее удобные ложа в других помещениях.
Через пару часов, отдохнувшие, набравшиеся сил, мы потусовались по городу, чтобы нагулять аппетит, а потом отправились обедать в лучшую забегаловку Рима. У римлян вечерняя трапеза называется обедом. Потом это станет правилом во всех их бывших колониях в Западной Европе.
Раньше это был жилой дом, в котором жила богатая семья. Римляне называют такое жилье домус, чтобы отличить от многоквартирной инсулы. Его купил и переделал под харчевню для состоятельных людей, гурманов, романизированный грек, потомок богатых афинян, взятых в заложники после захвата Греции римлянами. Вообще-то, римляне очень неприхотливы в еде и обычно едят дома. Богатые обязательно имеют собственного повара, а харчевни, по их мнению — это для бедняков. В последнее время начались подвижки: греки и особенно персы учат богатых римлян наслаждаться жизнью. Впрочем, выблевывать съеденное, чтобы продолжить пиршество, римляне придумают позже и, скорее всего, сами. Есть у них тяга приделывать к совершенству загогулину.
Нас отвели в отдельную комнату для пиршеств (триклиний), вход в которую, занавешенный куском полупрозрачной ткани, был из открытого внутреннего двора (перистиля) с фонтаном в виде четырех лебедей, изрыгающих воду на четыре стороны света. Триклиниев разной площади в данном заведение было шесть. Стандартный триклиний — это три ложа (клинии), стоящие с трех сторон квадратного стола. С четвертой стороны — вход в помещение, через который слуги приносят еду. Каждое ложе рассчитано на трех человек, то есть всего пирующих девять. Правильная цифра, потому что позже подсчитают, что при большем количестве собравшиеся начинают делиться на группы. Нам предоставили триклиний с маленькими ложами, рассчитанными на одного человека. Слуги принесли полотенца и теплую воду в тазиках и кувшинах, сперва слили нам на руки, а потом помыли нам ноги. После чего мы возлегли на бронзовые ложа, застеленные плотными матрацами и красными покрывалами, и большими подушками, чтобы удобнее было облокачиваться во время еды. На самом деле ложа деревянные, а бронзовой была облицовка. Я заметил, это фишка римлян: что ни возьми, нутро дешевое, а снаружи дорого и броско.
К нам зашел официант — пожилой римлянин с бабьим лицом — и спросил:
— Что желают господа преторианцы?
— Обед афинского аристократа, изысканный, но не тяжелый, — пожелал я.
Под руководством римлянина два подростка-сабина принялись метать на стол блюда и напитки. Начали мы с густого бульона из жаворонков, который пили из бронзовых сосудов, напоминающих греческие двуручные килики для вина. Затем была говядина с жирным соусом и сладковатым длинным перцем, которым в будущем в Европе будут пренебрегать, но в Индии и Малайзии добавлять почти во все блюда. Сейчас такого перца привозят больше, чем черного горошка, и при этом ценится он дороже. Под жареную баранину с сульфиумом — растением из Северной Африки, которое я раньше, ни в прошлом, ни в будущем, не встречал, придававшем мясу очень интересный привкус — нам подали вареную фасоль, которую мы ели тремя палочками почти, как китайцы. Я рассказал Гаю, что далеко на востоке, за Индией, живет народ, который все ест двумя палочками. Римлянин не поверил, что можно так издеваться над собой. После жареной рыбы с соусом гарум, который возят сюда из Пантикапея и Иберии, мы отведали свежих устриц, которых перед употреблением выдерживают в бассейнах с пресной водой, благодаря чему они становятся мягче, что ли, другого слова не могу подобрать. Запивали пищу сапой. Это прокисшее вино, которое заливают в свинцовые горшки и выдерживают до тех пор, пока не станет сладким. Помня, что свинец в больших дозах — отрава, я не сильно налегал на этот напиток, что по причине «сахарного голода» требовало немалых усилий. Ужин на двоих обошелся нам в семь сестерциев. Как мне сказал, Гай Публий Минуций, это месячный заработок уборщицы в харчевне. Патриции хорошо знают, сколько получает прислуга.
Ночь мы провели в лупанарии матушки моего друга с девицами, оплаченными на всю ночь. Так я компенсировал Цецилии часть потерь, понесенных из-за бегства Поллы. С проституткой я был предельно прост и бесцеремонен, не соблаговолил даже имя ее спросить, чтобы не испортить еще одной бедной девушке профессиональную карьеру. Кстати, название римских борделей происходит от слова лупа (волчица), как здесь принято называть проституток, и есть версия, что братьев Ромула и Рема воспитала не настоящая волчица, а обычная проститутка. Версия кажется правдоподобной, если внимательно присмотреться к истории Римской империи.
22
Гражданскую жену в Римской республике называют конкубиной. Это не оскорбление, а социальный статус. У римлян все должно быть строго по закону. Так вот с таким социальным статусом Полла не имеет никаких юридических прав на мое наследство, так что живет одним днем. Если я завтра погибну, она, может быть, порыдает и начнет искать новую шею, пусть даже солдатскую. В этот заход в Мизен мы провели с ней остаток дня и ночь, и я оставил ей трофейные золотые и серебряные украшения на случай вдовства. Мужчины приходят и уходят, а драгоценности иногда остаются.
Поутру либурна отправилась в Нумидию, куда мы везли офицера с письмами-поручениями сената наместнику провинции Африка Квинту Цецилию Метеллу. Как только я поднялся на борт судна, центурион Фест Икций сообщил мне две радостные новости: я с этого дня дупликарий и опцион. Опцион — это заместитель центуриона, типа сержанта. В римской армии эту должность мог занимать любой солдат по усмотрению центуриона. Повышения оклада она не давала, хотя, как и любая должность в коррумпированном обществе, позволяла значительно увеличить доходность службы. Еще эта должность освобождала от нарядов и всяческих работ типа погрузки питания и воды на судно. Предыдущий опцион, сабин, отпросился в Риме в отпуск на два дня, чтобы смотаться в свою деревню в горах, и вовремя не вернулся. Все знают, что армия может существовать без офицеров и даже без солдат, но не без сержантов. Центурион подождал до прихода в Мизен, хотя вряд ли можно добраться до базы по суше быстрее, чем по морю на либурне, после чего предоставил освободившееся место мне. Я согласился с радостью, потому что по пути к судну представлял с тоской, что сейчас придется таскать свежую воду в амфорах емкостью литров тридцать, у которых очень неудобные ручки, чтобы нести вдвоем, а для одного ноша тяжеловата. Кстати, вода во всех городах Римской республики и в будущей республике Италия, в которых я только бывал, наивысшего качества. Можно пить из фонтана, не боясь заболеть. Может быть, потому, что течет с гор, а не по болотам, как в России. Кроме воды, надо было погрузить квашеную капусту в таких же амфорах и сухпаек в виде брикетов, спрессованных из проса, сушеных фиников, изюма и имбиря. Из брикетов варили довольно таки вкусную кашу, если есть ее не каждый день.
В Нумидию мы шли, огибая Сицилию с севера. Южнее города-порта Лилибей, бывшей главной военно-морской базы карфагенян на острове, пошли напрямую к Африке, на мыс Эт-Тиб, который сейчас называют Прекрасным мысом. До него по прямой примерно девяносто миль. Либурна преодолевает это расстояние за световой день, и большую часть этого времени находится вне видимости суши, что для многих членов экипажа и пассажиров является стрессовой ситуацией, по крайней мере, молятся они часто и подолгу. Это при том, что либурна с ее закрытой палубой, хоть и сидит низко, но при умелом управлении почти не заливается даже высокими волнами, имеет высокую мореходность, не в пример греческим галерам.
Мое место теперь на корме, рядом с центурионом Фестом Икцием и кормчим Сафоном, а также главным пассажиром — посыльным офицером Кезоном Мастарной, дохловатым семнадцатилетним юношей с узким лицом и впалыми щеками. Не удивлюсь, если у него туберкулез. Судя по родовому имени (фамилии), юноша выходец из знатных этрусков и, может быть, мой дальний родственник. Знаться со мной не желает, причем так старательно игнорирует, что порой кажется смешным. С кормчим тоже общается, что называется, через губу. Только с центурионом поддерживает разговор и только потому, что надо же хоть с кем-то поговорить, иначе свихнешься от страха, потому что моря Кезон Мастарна боится панически.
Прекрасный мыс уже был виден с мачты, когда я заметил торговую галеру, пересекающую наш курс. Она сильно взяла к берегу, заметив нас, что показалось мне странным.
— Как-то неправильно ведет себя та галера, — сказал я, обращаясь к центуриону и кормчему, которые стояли рядом.
— Обычное дело: увидели другое судно и повернули от греха подальше, — объяснил Сафон.
— Они увидели римскую военную либурну и резко отвернули. Если бы это были наши купцы или союзники, они бы подождали, когда сблизимся ближе, и, только решив, что мы пираты, поступили бы так же, рванули к берегу, — высказал я свои мысли.
— Думаешь, это вражеская галера? — задал вопрос Фест Икций.
— Уверен, — ответил я. — И она в грузу. Если захватим, каждый получит больше, чем… — я запнулся, не зная, какая часть добычи полагается экипажу.