— Смотрели уже, — говорит он. — Твое предположение верное. Остался осадок порошка. На первый взгляд, что-то из группы барбитуратов.
Я перевожу взгляд на него.
— Подготовились, — майор пожимает плечами. — Что тут непонятного.
Охапка увядших роз лежит в сторонке, на полу. Не поленились выловить.
— Что-то не нравится мне все это, — говорю я.
Алексей Петрович смотрит на меня не мигая. Потом вытирает пот со лба.
— Ладно, — говорит он. — Пойдем наверх. Шеф с Максом там.
Депутат оказался именно таким, как я и представлял. Он напоминает генерала на отдыхе — в тренировочных штанах и дорогой толстовке с крокодильчиком. Он сжал мне руку, будто хотел сломать пальцы. Бегло кивнул моему спутнику.
Мы не обменялись с ним и парой фраз. Похоже, они с майором все обсудили раньше: оно и к лучшему, подумал я.
Парень, лежавший под капельницей на огромной кровати, никак не вписывался в моем сознании в шаблон, соответствующий генеральскому сыну. Этот Макс был хрупким подростком с тонкими чертами лица, с длинной темной челкой, словно бы нарисованными бровями и длинными пушистыми ресницами. Если в кого он и уродился таким красавчиком, то уж точно не в папашу: у того представительное лицо больше всего напоминало переваренную пельменину.
Как я успел узнать, этот парень был чуть постарше остальных. Ему вот-вот исполнялось семнадцать: вечеринка у Максика дома плавно должна была перейти в день рождения. Поэтому-то родители особо и не беспокоились.
Беспокойство охватывало меня, и чем дальше, тем больше.
Два трупа, думал я. И четверо в коме. А этот — цел и невредим. И его отец разрежет меня на части и скормит своему мастиффу, если я не придумаю всему этому правдивое объяснение. А если придумаю — тоже скормит.
— Мне понадобится электричество, — говорю я негромко. — И еще кусачки… убрать пирсинг.
Сегодня придется подключиться по временной схеме. Я присоединяю электроды к худенькому смуглому животу. Солярий вместо тренажерных залов, оцениваю я. Джинсы «Кельвин Кляйн», «айпод» и «айфон», безусловно. Яблоко желает укатиться как можно дальше от отцовской яблони.
Его пульс малоинформативен. Не беда. Моего напряжения хватит на нас двоих. Я сжимаю запястье сильнее, чем требуется, и его веки дрожат чуть заметно. «Ох-хо-хо», — вздыхает отец. Майор сочувствует.
Я прошу их обоих выйти, они нехотя повинуются.
«Ну, сволочь, ну же», — шепчу я неизвестно кому. И тут судорога пробегает по его телу. Тонкая подстройка начинает работать.
Он пытается закрыться. Даже его кожа холодеет. Это похоже на отталкивание полюсов магнита: иных сравнений мне не приходит в голову. Я не собираюсь менять полярность. Я подавлю его сопротивление.
Его пальцы медленно сжимаются. Как странно: он напрягает пресс и, не открывая глаз, приподнимается на постели. Он не в силах поднять веки (ох, опять литературщина, — понимаю я краем сознания). «Лежать», — командую я беззвучно, и его голова падает на подушку.