Однако и Дыбенко и Ходжаев просчитались. Сказалась отдаленность от центра и неполная информированность о тех закулисных процессах, что происходили в тот момент в высших эшелонах московской власти. Вследствие этого они переоценили влияние "правых" и недооценили силы сталинской группировки. Здесь необходимо дать пояснение. XVI-й съезд ВКП (б) проходил в июне-июле 1930 года. Главной темой съезда была борьба с «правой оппозицией» (Бухарин, Томский, Рыков, бывшие «зиновьевцы» Угланов и Рютин). Именно на XVI-м съезде "правые" были окончательно разгромлены. Для Дыбенко и Ходжаева это означало крах их планов по отделению Средней Азии и созданию самостоятельного "Великого Туркестана". Теперь надо было срочно перебираться в лагерь сторонников Сталина.

Далее П.Е. Дыбенко продолжает: "Я был делегатом XVI съезда. Надеялся на открытое выступление правых, но не решились…" Еще бы, решись Дыбенко поддержать Бухарина, Томского и Рыкова и с ним было бы покончено раз и навсегда! Можно только представить, что творилось на душе Павла Ефимовича! На его глазах происходил разгром политических сил, на которые он не только рассчитывал, но, в интересах которых, он на протяжении долгого времени трудился, что говорится, не покладая рук, а он был абсолютно бессилен что-либо предпринять. Впрочем, судьба лидеров "правой" оппозиции была уже предрешена и теперь следовало думать о своей собственной. Не менее П.Е. Дыбенко были испуганы и Ф. Ходжаев с И.А. Зеленским.

К сожалению и в Средней Азии П.Е. Дыбенко остался верен себе — заниматься только тем, что выгодно лично ему. В своих показаниях в 1938 году он рассказал: "Я должен сказать, что у меня было очень сложное положение, т. к. в связи с перегибами и политикой, которую вели Ходжаев и Зеленский, в Средней Азии басмаческое движение приняло широкие размеры и я, по директиве из Москвы, вынужден был силой подавить эти выступления. Я советовался по этому поводу с Ф. Ходжаевым и Зеленским и они заявили мне, что сейчас складывается такой момент, когда мы вынуждены бить «своих», т. к. выступать сейчас основным кадрам нецелесообразно, ибо они все равно будут разгромлены. Из этого мы сделали вывод, что для укрепления собственного положения нам необходимо выполнять директивы центра и громить басмачей".

При этом Дыбенко в наиболее напряженный момент противостояния с басмачами "выкинул фортель", который и сегодня военным историкам трудно объяснить. Дело в том, что в разгар тяжелейших боев, он неожиданно для всех объявил об одностороннем прекращении боевых действий и отдал под контроль басмачам… половину Туркмении. И это тогда, когда Москва потребовала начать подготовку к проведению окончательной полномасштабной операции по уничтожению организованных басмаческих отрядов…

Вначале ничего не предвещало катастрофы. Специально созданный полевой штаб САВО, который возглавил координацию ударов по стратегическим пунктам логистики и снабжения басмаческих формирований, быстро добился первых успехов. Но Дыбенко, отрапортовав о победоносном завершении операции, внезапно распорядился всякую дальнейшую борьбу с басмачами прекратить и даже расформировать Красноводский боевой участок. Последствия этого приказа были катастрофическими. Уже неделю спустя внезапным налетом 400 басмачей был захвачен город Куня-Ургенч, сожжены больница, мельница, почта и ряд других европейских построек, зверски убито большое количество советских работников, в т. ч. научные сотрудники исследовательской экспедиции Средазхлопка. Небольшой советский гарнизон, понеся серьезные потери, укрылся в старой крепости. Начальник гарнизона И. Ламанов, вопреки распоряжению Дыбенко, отдал собственный приказ о поддержании вверенных ему войск в полной боевой готовности в связи с угрозой вторжения басмачей, скрывающихся в песках пустыни Кара-Кум, в культурную полосу (вдоль железной дороги Красноводск — Ашхабад — Мерв).

Подошедший по настойчивой просьбе И. Ламанова эскадрон 84-го кавалерийского полка выбил басмачей из Куня-Ургенча и отразил повторную попытку налета басмачей, но на большее сил у кавалеристов не было. К этому времени, исполняя приказ Дыбенко, остальные части округа уже ушли в места своей постоянной дислокации. Еще вчера самая благоприятная для советской власти обстановка в Теркменистане мгновенно изменилась в обратную сторону. На июль 1931 года только на территории Туркмении в песках оперировали уже 14 крупных басмаческих бандитских объединений, не считая мелких банд, — 46 курбашей и несколько тысяч рядовых басмачей, вооруженных винтовками, пулеметами и даже минометами. Резко оживилось басмаческое движение и в остальных районах Средней Азии.

Отдавая приказ о расформировании Красноводского боевого участка, Дыбенко фактически бросал помощника начальника управления пограничной охраны и войск ОГПУ в Средней Азии И.И. Ламанова и его людей на произвол судьбы. Именно Ламанов, исполнявший в тот момент должность начальника Красноводского боевого участка, послал 2 июня 1931 года из Красноводска в полевой штаб отчаянное донесение, «с просьбой воздержаться от расформирования участка в связи с опасностью активизации каракумских басмачей». Дыбенко ответил матерной руганью и повтором приказа о расформировании боевого участка и отводе войск.

В результате в течение двух летних месяцев басмачи не только значительно увеличили количество формирований и общую численность. С двух тысяч человек в конце июля 1931 года их число фактически возросло к сентябрю 1931 до четырех тысяч, а на вооружении появились даже миномёты. При этом басмачи сразу же перешли в наступление, произведя серию эффективных нападений и налётов. В сентябре 1931 года Каракумы Туркменской ССР вновь оказались под полным контролем басмачей, центральная база которых находилась в районе колодца Чагыл. Как начальник гарнизона Красноводска, И.И. Ламанов, вопреки предательскому приказу Дыбенко, издал свой приказ о поддержании вверенных ему войск в полной боевой готовности, в связи с угрозой вторжения басмачей, скрывающихся в песках пустыни Каракум вдоль железной дороги по линии Красноводск — Ашхабад — Мерв. Но это всего лишь попытка спасти ситуацию, хотя бы на одном участке фронта. Разумеется, что вскоре басмачи беспрепятственно заняли селения и оазисы в Каракумах. В том же сентябре, пытаясь спасти положение дел и исправить содеянное Дыбенко, Ламанов героически погиб в бою с басмачами в Каракумской пустыни у этого самого колодца Чагыл.

Возможно, кто-то скажет, что Дыбенко просто не имел объективной информации, а потому и отдал приказ о прекращении операции по истреблению басмачей. Это полное заблуждение! Если о продолжении операции командующего округом буквально умоляют собственный начальник штаба и руководитель этой операции начальник Красноводского боевого участка, какие тебе еще нужны аргументы в пользу продолжения операции?

История с приостановкой уничтожения басмачей именно в тот момент, когда наметился окончательный поворот к успеху, как две капли воды, похож на события первой Чеченской войны 1994–1996 годов. Тогда так же, именно в моменты наибольших успехов федеральных войск, неоднократно следовали приказы не только о приостановке боевых действий, но и об отводе войск с захваченных позиций. Это, как мы помним, привело лишь к эскалации конфликта и затягиванию войны. Чеченские боевики всякий раз получали возможность передышки. За это время они пополняли свои ряды, довооружились и с новыми силами начали воевать. Сегодня мы доподлинно знаем, что те приказы об остановке боевых действий были преступными, а авторами их являлась прозападная олигархическая элита во главе с недоброй памяти Б. Березовским. При этом, как мы знаем, олигархи преследовали интересы не столько экономические, сколько политические.

Теперь попробуем разобраться с мотивацией Дыбенко. Сразу же отбросим версию, что приказ о немедленном прекращении всех боевых действий против боевиков и об упразднении Красноводского боевого участка, Павел Ефимович сделал по неведению или же из желания поскорее отрапортовать в Москву о своей победе. Не знать реальной ситуации на Красноводском фронте, он просто не мог. Прекрасно работали и все виды связи, от телефона до радио. Ничего не мешало Дыбенко и сообщить в Москву о своей победе, продолжая добивать остатки басмаческих банд. Такой доклад, наоборот, придал бы большую значимость одержанной Павлом Ефимовичем победе. Но он поступил совершенно иначе. При этом Дыбенко не мог не понимать, что отдавая приказ о прекращении боевых действий, он, во-первых, затягивает войну, во-вторых, настраивает против себя командиров и рядовых бойцов округа. Наконец, в-третьих, он не мог не понимать, что Москва рано или поздно, узнает о его преступном приказе. Информация туда уйдет как по линии ОГПУ, так и по линии политработников-комиссаров. И все же, несмотря на все это, Дыбенко решается на преступный приказ!

Согласитесь, что в данном случае у него должны были быть весьма серьезные основания, ведь, с точки зрения обычного командующего округом, для такого приказа не было никаких оснований. Но все дело именно в том, что Дыбенко как раз и не был обычным командующим. Он был командующим с большими амбициями, и знающим толк в политических интригах. Так что преступный приказ Павла Ефимовича, безусловно, имел под собой политическую подоплеку. Но какую именно? Какой могла быть реальная польза от затягивания ликвидации басмаческого движения для самого Дыбенко?

Начнем с того, что за все время своего командования САВО Павел Ефимович демонстративно НИ РАЗУ лично не выезжал в районы боевых действий, ограничиваясь исключительно общими директивами и разносами по телефону из Ташкента. Апологеты Дыбенко разводят руками, что поделать, мол, таков был стиль руководства героя революции. Зато, какие грозные директивы он слал в войска и как виртуозно материл подчиненных командиров, направляя и вдохновляя подчиненных. Что же касается более чем странного приказа о расформировании Красноводского боевого участка, то он становится понятным после ознакомления с протоколами допроса Павла Ефимовича в 1938 году.

В августе 1931 года по запоздалому, но грозному окрику из Москвы РВС САВО, наконец-то, издает приказ о проведении войсковой операции по окончательной ликвидации басмачества в Туркменской ССР и в Хорезмском районе Узбекской ССР. Планировал и осуществлял операцию, разумеется, начальник штаба округа комдив Пугачев. Для участия в операции выделялись 82-й, 83-й, 84-й и Узбекский кавполки, Туркменская кавбригада, 62-й и 85-й дивизионы войск ОГПУ, эскадрон 1-й горнострелковой дивизии и эскадрон 8-й кавбригады, 35-й и 40-й авиаотряды, автотранспортные роты, школа войск ОГПУ им. Ленина, бронепоезда, бронелетучка, бронемашины и даже 5 танкеток Т-27. Реально танкетки мало что могли: у них все время перегревались моторы, а сами они безнадежно вязли в песках. Однако определенный психологически эффект на басмачей они произвели.

Показательно, что этой полномасштабной операцией, начавшейся с сентября 1931 года, П.Е. Дыбенко фактически не руководил, все важные решения принимал полномочный представитель ОГПУ Е.Г.Евдокимов. Павлу Ефимовичу откровенно не доверяли. При этом в Кызыл-Арвате был сформирован полевой штаб САВО и центральная оперативная группа ОГПУ, которые, фактически не подчинялись Дыбенко и действовали по своему усмотрению. Несмотря на все перипетии, за разгром банд басмачей в Средней Азии П.Е. Дыбенко был награжден орденами Трудового Красного Знамени Туркменской и Таджикской ССР.

Орден Трудового Красного Знамени УзССР

Отметим, что в бытность командования Дыбенко Среднеазиатским военным округом, там служило немало боевых и талантливых военачальников. Среди них будущий герой обороны Одессы и Севастополя генерал армии И.Е. Петров — командир 2-го Туркменского кавалерийского полка, а затем командир 1-й Туркестанской горнострелковой дивизии. Будущий генерал армии И.Р. Апанасенко — командир 4-м кавалерийского корпуса. Будущий генерал армии и Герой Советского Союза А.В. Горбатов, командовавший 4-й Туркестанской горно-кавалерийской дивизией и многие другие.

* * *

В мае 1930 года состоялось торжественное открытие Туркестано-Сибирской железной дороги (легендарный Турксиб). Разумеется, Дыбенко побывал на открытии дороги, где, выступив на митинге, призвал молодежь учиться жизни и подвигам у героев Великого Октября, т. е. у него самого.

Личная жизнь Дыбенко, во время его пребывания в Средней Азии, была весьма бурной. Его жена Валентина, обосновавшись в Москве, не пожелала менять столицу на жаркий Ташкент. Только изредка она приезжала к мужу, причем Дыбенко, не без иронии, называл ее приезды «погромными инспекциями». В письмах к Коллонтай, Дыбенко сообщал своей «бывшей», что Валентина «стала совсем невыносимой». Как итог — после одиннадцати лет супружества развод. Теперь все свое свободное время Дыбенко проводил в окружении дам ташкентского полусвета.

Оказавшись в Ташкенте, Дыбенко мечтает о более престижной должности в центре. С этой целью он настойчиво искал покровителей, тех, кто бы мог взять его под свое крыло. Современники отмечают, что почти половину времени своего командования округом Дыбенко провел или в Москве или в поезде между Москвой и Ташкентом. Не сиделось командарму в Средней Азии. В Москве же Павел Ефимович, как впоследствии выяснилось, занимался делами серьезными.