Мелинда открыла парадную дверь, присела в реверансе, приняла верхнюю одежду.

— Устроить тани в гостевых спальнях. Обеспечь всем, чего тани пожелает.

— Да, мой тан.

— Я прослежу, — добавила Себастина. От ее взгляда бедная девочка едва не упала, ее коленки подкашивались. — И пусть Луи подает обед, хозяин голоден.

— Сию минуту!

Первым делом в кабинет, за рабочий стол. В моей жизни внезапно произошло нечто из ряда вон, но ничто не может отвлекать меня от работы. Камин разожжен, ничего не разбито, не переставлено. Между старинными креслами и каминной решеткой лежит на спине, раскинув лапы, бульдог; серый окрас, примечательное черное пятно вокруг правого глаза, пасть открыта, язык свешивается сбоку.

— Вижу, тебе гораздо лучше, Глэдстоун. Не лежи в такой позе, это вульгарно.

Пес вскочил, подбежал, перебирая короткими кривыми лапами, стал напрашиваться на ласку.

— Ах ты мой бочонок слюнявый! — Трепка по холке была ему так приятна, что пес стал притоптывать по ковру задней лапой. — А теперь оставь меня.

Глэдстоун умчался во двор выслеживать белок, свято веря, что даже зимой удача улыбнется ему в охоте, я же придвинул к себе папки, копии заведенного дела по Моранжакам и принялся пролистывать их заново.

— Хозяин, обед подан.

— Постой…

— Тани ждет.

Я вздохнул, собрал бумаги и захлопнул папку, снова надел очки с красными стеклами. На лице Себастины не дрогнул ни один мускул, но я понимал, что она все подмечает.

— Не хочу заставлять тани тревожиться раньше времени.

— Покровы не вечны, хозяин.

— Кто бы говорил! Вообще, я считаю, что тебе пора изменить прическу.

— Вам не нравятся мои волосы, хозяин?

— Волосы мне нравятся, но пусть они лежат как-нибудь иначе. Пусть все видят, какой у тебя благородный высокий лоб. И острые рудиментарные рога.

Горничную чуть передернуло.