– Да вы что! – заверещала девчонка. – Придурочная! Он у вас дышит через трубки, все равно рано или поздно мозг умрет! Овощем станет, даже если и очнется!

– Замолчи! – с отвращением бросила Валентина. – Твой-то мозг, как видно, давно уже в отключке. – И прибавила: – А если еще раз тебя около сына увижу, овощем станешь ты. Это я тебе гарантирую.

Придя в больницу, Валентина привычными, доведенными до автоматизма движениями надела белый халат и бахилы, убрала под шапочку волосы. Мельком глянула в зеркало, отметив, что все сорок четыре прожитых года ясно видны на лице, и платье висит мешком – похудела почти на десять килограммов. Надо бы подстричься, сменить гардероб, да разве есть охота заниматься этим?

Отвернувшись от зеркала, Валентина тут же и думать забыла о том, как выглядит. Поднялась на лифте на нужный этаж. Четыре шага – и она в коридоре, еще двадцать – и вот уже нужный поворот в короткий коридорчик, куда выходит дверь реанимационной палаты. За этой дверью – Федор.

Кома – с древнегреческого «глубокий сон». Он спит, ее мальчик. А раз так, то однажды наступит день, когда Федор проснется.

Перед дверью был ряд стульев. На одном из них сидел Игорь. Увидев Валентину, он встал и улыбнулся.

Когда они впервые за шестнадцать лет увиделись в коридоре областной больницы, куда вместе с другими пострадавшими доставили Федора, Валентина поначалу подумала, что ей почудилось.

Бывший муж изменился, но не до такой степени, чтобы его нельзя было узнать. Морщин прибавилось, а волос, наоборот, стало меньше, на лбу появились залысины. Он раздался в плечах, ссутулился, стал иначе одеваться, но в целом остался прежним. Тот же глуховатый голос, та же привычка потирать переносицу от волнения, которая передалась Федору.

– Игорь? – выдохнула она. – Как ты здесь оказался?

– Ты же сама мне позвонила, – удивился он. – Да и потом, я знал, в каком поезде он едет.

Теперь Валентина вспомнила, что сразу набрала номер Игоря и, срываясь на крик, смогла выговорить лишь несколько ужасных слов: «катастрофа», «столкнулись», «сошел с рельсов». Дальнейшее она помнила смутно. Куда-то бежала, ехала, плакала, тряслась от страха. Все последующие часы превратились в сплошную череду ожидания, ужаса, боли.

Авария произошла ночью. На маленькой станции грузовой поезд столкнулся с пассажирским. В одном из выпусков новостей причиной катастрофы назвали «человеческий фактор».

Валентина понимала значение этого определения, но оно казалось ей таким абсурдным, что занозой засело в мозгу.

«Какой же он человеческий? Десятки погибших, сотни пострадавших – это жестоко, бесчеловечно».

Кто-то замешкался, сделал не то, что следовало. Не туда направил, не успел, забыл или перепутал… В результате столкновения несколько вагонов сошли с рельсов, вспыхнул пожар. Пассажирам, что ехали в передней части состава, повезло: они были быстро эвакуированы и не пострадали.

Сын ехал в четырнадцатом вагоне. Как потом оказалось, выжили там всего шестеро. Среди них – Федор, получивший тяжелую черепно-мозговую травму.

Спустя какое-то время Валентина сумела взять себя в руки, но в первые дни совершенно потерялась. Обычно деятельная и решительная, она была выбита из колеи, дезориентирована, не могла до конца осознать случившегося.

Ей говорили: «иди» – она шла. Велели присесть – послушно садилась. Требовалось подождать – ждала. Почему-то все время боялась, что сделает или скажет что-то не то, и это плохо отразится на Федоре: его станут не так лечить, нарочно причинят страдания, откажутся выхаживать.

Игорь вел себя совсем иначе. Собранный, сконцентрированный, он находил нужных людей, советовался, обсуждал, предлагал деньги, принимал решения. В зависимости от обстоятельств бывал вкрадчив, настойчив, требователен.

В итоге после всех его манипуляций Федора удалось перевезти из маленькой заштатной больнички, где не было ни нормального оборудования, ни специалистов, в клинику, где он находился сейчас. Останься Федя в той глухомани, возможно, уже случилось бы непоправимое.