Она собралась прибавить еще что-то в том же духе, но тут вступила Катя:
– Мам, пожалуйста!
– Ой, да ладно! – Тамара поднялась с лавки. – А то я не понимаю, чего вы меня гоните. Мешаю вам. Дело-то молодое.
Катя покраснела. Тамара, по-утиному переваливаясь с боку на бок, пошла к выходу из купе.
– С женщиной вчера разговорилась, Наташей. Хорошая, уважительная. Тоже когда-то на фабрике работала, до пенсии. Пойду к ним. Они с мужем к сыну со снохой едут.
Тамара отодвинула дверь и выкатилась в коридор.
– Смотрите мне, чтоб без глупостей, – сказала она напоследок и скрылась наконец из виду.
Я думал, что почувствую облегчение, когда Тамара уйдет, но неловкость никуда не делась. Каковы воспоминания Кати? Что имела в виду ее мать: может, я ей уже предложение сделал?
«Брось, какая разница?» Даже внутренний голос (точнее, один из голосов) звучал безжизненно и безнадежно.
– Не обращай внимания на маму, Федь, – негромко сказала Катя, садясь на то место, где сидела Тамара. – Вечно она выдумывает.
– Что же она выдумала про нас?
Может, Катя рассказала матери про то, что случилось в пустом купе? Если, конечно, оно случилось.
Катя снова покраснела и нахмурила брови.
– Мама хочет, чтобы я встретила кого-то и вышла замуж. Втемяшила в голову, что я теперь останусь старой девой. То есть после того, как мы расстались с моим… – Она порывисто вздохнула. – Я же тебе говорила.
Разумеется, ничего такого я не помнил. Или Катя не говорила. Или говорила, но не мне. Но все это было не важно. Я задавал вопросы, оттягивая неизбежное. В голове звучали слова проводника.
Безнадега. Вот что было у меня на сердце, а вовсе не думы о Кате.
– Мама считает, клин клином вышибают. Говорит, мне надо отвлечься, что я должна общаться с молодыми людьми, и я…
Девушка говорила еще что-то, но мне не хотелось ее слушать. Решение, которое я принял потому, что уже не мог поступить иначе, зрело во мне, росло и крепло. Чтобы выполнить его, мне понадобятся силы, а пустые разговоры лишали сил, мешали сосредоточиться.
«Что, если попробовать еще раз? В последний раз?»
– Катя! – резко сказал я, обрывая ее на полуслове. Она, кажется, в очередной раз извинялась за свою мать.