– Чего тебе надо?

Я принимаю стойку: скрещиваю руки на груди и смотрю на парня с вызовом. Дверь изнутри я закрыла, поэтому сбежать отсюда можно разве что через балкон, но комната, так-то, на втором этаже. Довольно затруднительно для моей комплекции прыгать из окон.

– Ты смотри, а Соколу руку протягивала и улыбалась, – язвительно произносит Огнев.

– Ты что, следил за мной?

– Больно надо. Как раз тоже вернулся домой. Я же сказал тебе, чтобы ты с ним не общалась.

– И что? – пожимаю плечами. – Ты мне никто, чтобы тебя слушать, а он, между прочим, такой внимательный. И совсем не грубиян, как некоторые.

– Он тебя пережует и выплюнет. Ты что, правда думаешь, что понравилась ему?

Его слова больно ранят. Настолько, что я обхватываю себя за плечи и растираю руки ладонями. Зачем он это мне говорит? Неужели правда считает меня настолько страшной? Разве я никому не могу понравиться? Я ведь симпатичная…

– Это не твое дело, Кирилл, – говорю ледяным голосом. – Ты мне никто, сам же говорил.

– Меня ударил отец, – вдруг говорит он, склоняя голову набок.

Взгляд при этом у него серьезный, челюсти крепко сжаты. Я впервые так близко рассматриваю Огнева. У него действительно агрессивная внешность. Он выглядит куда старше своих сверстников. С прямым острым подбородком, с прищуром хищных глаз, с четко выраженными скулами. А еще я замечаю небольшой шрам на его брови. Интересно, это у него от чего? Неужели подарок от отца? Куда вообще смотрит его мать в таком случае?

– Мне так жаль, – выдавливаю из себя.

Не знаю, что мною движет, но я подхожу к Огневу и сочувственно кладу руку ему на плечо. Несмотря на хищный взгляд и недовольно сжатые губы, я не могу ему не сочувствовать. Даже не представляю, что чувствовала бы, если бы папа или мама меня били. Насилие в нашей семье всегда было под запретом. Да и Борис к нему не прибегает, чему я несказанно рада.

– Может, можно что-то сделать? – спрашиваю. – С заявлением я погорячилась, но если отец твой узнает, что теперь я знаю, то, может быть…

– Послушай, Аня… Об этом никто и никогда не должен узнать, слышишь? Никто и никогда! Ни подружке этой своей не говори, ни матери. Даже, блин, кукле своей.

– У меня нет кукол, – растерянно произношу.

Его реакция меня пугает.

– Никому, Аня, – он хватает меня за плечи, встряхивает.

От него пахнет алкоголем, и он раздражен, но я почему-то не боюсь Кирилла совсем. Мне хочется его пожалеть. Конечно, я никому и ничего не скажу.

– Почему с Соколовым нельзя общаться? – спрашиваю, когда он меня отпускает.