Но оказалось, что именно о бабе барон Латриум и печалится. Сбежала у него одна из наложниц — новенькая совсем, из смертных. Украла какой-то жетон, который не дает ее сыскать, не позволяет обнаружить.

— Эртугео, хороший мой, скажи, не находили ли в твоих владениях бесхозных смертных? — почти жалобно вопросил Латриум. — Ты ведь граничишь со мной.

— Если и находили, то мне не докладывали, — с сожалением ответил Эртугео.

— А… у… — невнятно пробубнил Бубоч.

Он не хотел влезать. Не хотел обращать на себя лишнее внимание. Но Латриум уже заметил его волнение, почувствовал, как в разуме загорелась вспышка узнавания.

— Сказать чего хочешь, храк? — внимательно посмотрел он на него.

— А… э… а я видел бесхозную смертную! — заговорил Бубоч.

— Какой ты интересный храк, Бубоч, — внимательно посмотрел теперь и собственный барин. — Все-то видишь, все-то знаешь. Ты вообще работаешь ли? Может, ты просто по лесам бегаешь и айчапов пинаешь?

— А… о… не, господин, работаю целыми днями не покладая рук! — заверил Бубоч. — Сегодня на рынок просто шел, инструментов купить и подкормки для мясной горы! Говорят, если раковинами подкармливать, то витаминов и минералов больше будет. Правда, что ли?

— Правда, — нетерпеливо взмахнул рукой Латриум. — Но ты о наложнице моей говори.

— А, да!.. Ну вот иду я, иду, думаю о том, как хорошо у нас все в гхьете обустроено, спасибо его милости и барону доброму, а тут гляжу — смертная бесхозная!.. Ну как бесхозная смертная?.. это не дело!.. Ох, ох, вот я и хотел вам возвернуть, да не успел — нодохом ее задавил!

Латриум пристально уставился на Бубоча, а тот моргал честными и глупыми глазами. В свои слова он сейчас и сам верил, да и были-то они практически правдой. Так что Латриум ничего крамольного не увидел и на Бубоча не разозлился, а вот на нодохома — очень даже.

— Какого хера у тебя по гхьету нодохомы катаются и моих наложниц жрут? — брюзгливо спросил он, приглашая Эртугео чаю попить.

Бубоча снова с собой не посадили, а в сторонке поставили. И покушать ничего не предложили уж. Бароны от народа уже слишком далеки. Мещанина бы, может, пригласил бы еще, а его, простодемона — спасибо, что не бьет.

После таких новостей-то.

— Да не могу я за каждым нодохомом уследить, — сказал Эртугео почтительно, но твердо. — За ними легионеры следить должны, это к ним нодохомы приписаны. Он, верно, из Четырнадцатого легиона… я, кстати, поэтому и пришел. Известить о вопиющем случае непослушания. Десятеро каких-то чрепокожих убили гохеррима.

— Всего десятеро?.. Гохеррим-то, видать, хилый был.

— Это уж я не знаю, как там у них вышло. Может, он раненый был или спал. Или это из его собственной центурии были чрепокожие, и он не ожидал нападения.

— Ожидал или нет… гохерримы всегда ожидают нападения — это чушь, — рубанул ладонью Латриум. — Охо-хо, Эртугео… Что у нас в легионах творится? Нодохомы катаются где попало, чрепокожие своих центурионов убивают…

— Паргорону конец, — поддакнул Эртугео, прихлебывая чай из блюдца. — Загниваем.