То, что изобразилось на ее лице в этот момент, можно было назвать недоверчи­вым удивлением. Как будто человеку пока­зали фокус, он чувствует, что его ловко ми­стифицируют, а как именно — понять не может.

Не давая ей опомниться, Гай взял руку Маргариты в свои руки и заговорил глухим ровным голосом, словно читая по невиди­мой книге:

— Вижу улицу... это Кляйстштрассе... Вхо­жу в подъезд серого дома... Надпись на медной табличке: «Граф Родерих Равенс­бург-Равенау». Отворяю дверь. Пустые ве­шалки. Направо зеркало, закрытое серой материей. Отворяю двери... Пустые комна­ты... Мебель и люстры в чехлах... Пыль... Вхожу в дальнюю комнату. Она чиста. Здесь живет последняя представительница рода, молодая девушка... В прошлом году она окончила гимназию. Сейчас за ней ухажи­вает пожилой господин, некий генерал в от­ставке фон Вернер... Комнату заботливо убирает старая кормилица и няня, матушка Луиза, единственное в мире существо, ко­торое обожает девушку... Она в детстве звала ее Мави — от первых слогов двойно­го имени. Так звала девушку и мать, гра­финя Августа-Тереза Эстергази, умершая при родах в фамильном замке на берегу Шуссена...

Маргарита выдернула свою руку из его рук и смотрела уже с испугом. Он вдруг подумал: а не принимает ли она своего но­вого знакомого за шпика? Порылся в каком-нибудь тайном досье, посплетничал с прислугой и теперь преподносит все в форме ясновидения... Но опасения исчезли, когда он услышал ее тихий, сразу отчего-то сделавшийся хриплым, голос:

— Не надо, прошу вас...

Она больше не смотрела на него, замк­нувшись и боясь поднять глаза от скатер­ти. Положение становилось странным: надо было как-то разрядить возникшую напря­женность, и Гай вернулся к своему естест­венному тону. Спасти его могла только от­кровенность и неподдельная чистосердеч­ность.

— Простите меня, фрейлейн Маргарита, я просто дурачусь.

Она покачала головой, и он продолжал извиняющимся голосом:

— Я действительно много о вас знаю. Специально интересовался.

— Зачем? — Она наконец подняла глаза.

— Если я скажу: чтобы обеспечить себе успех при знакомстве с вами — это ведь не очень вас обрадует?

Сказанное можно было понимать как угодно. Гай расчетливо взвешивал каждое слово в отдельности и общий смысл фра­зы в целом, и оттого совесть его восстава­ла при виде полной беззащитности сидев­шей перед ним девушки. Мефистофель во вкусе берлинских мюзик-холлов весны 1938 года — такая роль была ему не по душе... Однако Маргарита, кажется, отлично раз­глядела двоечтение в слове «успех».

— Все-таки — зачем? — повторила она свой вопрос, и голос ее вновь обрел обыч­ное звучание.

Гай решил рискнуть. Нет, выкладывать все до конца он не собирался, до этого еще далеко, но момент был таков, что или он сделает сейчас же, перескочив сразу че­рез несколько запланированных им этапов, самый радикальный шаг к сближению, или эта девушка потеряна раз и навсегда.

— Мне нужна помощница, которой бы я мог доверять, как себе, — сказал он серьезно.

— Но кто вы?

— Я действительно приехал в Берлин из Азии.

И Гай изложил вкратце биографию наследника богатого плантатора-голландца и под конец показал Маргарите свой пас­порт, украшенный множеством различных виз, который, впрочем, она смотреть не за­хотела.

— Вот теперь вы откровенны, — наивно сказала она, и Гай объяснил ей, для чего ищет помощницу.

В настоящее время он изучает банков­ское дело, а также финансовую сторону деятельности крупных германских медицин­ских учреждений. В условиях острой конку­рентной борьбы, чтобы рассчитывать на ус­пех, необходимо досконально знать конъ­юнктуру и хотя бы в общих чертах — перс­пективы. Для этого надо уметь разбираться в сложном механизме экономики, пружиной которого, как известно, является политика (а может быть, наоборот, но от этого не легче). А чтобы, в свою очередь, правильно понимать изгибы политики, надо иметь до­ступ за ее кулисы.