Все эти «методы физического воздействия» призваны достичь одного — «Да, виноват, исправлюсь. Простите. Больше не буду».

Последние три слова чаше всего приобретали буквальный смысл.

Мой отец был, что называется, «еврейский дуб». Иначе не назовешь. Есть такая людская порода, которая наперекор любой невзгоде готова стоять и выстоять.

Несомненно, такие особи встречаются в любом народе, у любой нации. И все же мне и по сей день кажется, что отцовская стойкость объясняется какой-то непознанной генетикой и химией, замешанными на тысячелетней мощи некоего древнееврейского рода. Силища ветхозаветного духа и брутальная витальность были его естеством. Это был человек со стержнем, точнее, со стволом, уходящим своей корневой системой глубоко в землю.

Таких людей нелегко сдуть. Невозможно поколебать. Он и не сдался. Выстоял. И я горжусь поэтому своим отцом. Он — не признался. Несмотря ни на что. Об этом вопиет каждая страничка поганого четырехтомника.

Все дело в том, что у отца моего всегда и во всем была этакая руководящая внутренним миром железобетонная установка — жить и выжить, чтобы жить. Он был полнейшей противоположностью всем хлюпикам и нытикам мира, и на этой стержневой опоре ему выпало бороться за свое существование.

Конечно, его пытали и били, били и пытали по полной программе. Как и всех, кто попадал в когти сталинщины.

Много позже, 16 апреля 1953 года, то есть через месяц с небольшим после смерти вождя, отец обращается с душераздирающим письмом на имя Маленкова Георгия Максимилиановича, председателя Совета Министров Союза СССР, чуя своей зэковской ноздрей, что пересмотр его дела не за горами.

Там названы следующие фамилии следователей — Матвеева, Шипицына, Глотова и Григорьева — «глумившихся надо мною в течение 22-х суток непрерывного «допроса», с 31/V до 22/VI 1938 года, и продолжавших работать в 1939 г. в Камчатском ОблНКВД».

Так что протоколы, хранящиеся в деле, — это лишь надводная часть айсберга. Главный массив никак не фигурирует, будучи спрятан в никому неведомой и уже, боюсь, недоступной глубине. Концы в воду! — нетленный принцип инквизиции.

То, что отец называет литературным словом «глумление», надо понимать более просто — как пресловутый «метод физического воздействия» на арестованного.

Если это не так, откройте дело полностью, отколупните сургучи и отделите бандерольную бумагу от страниц, где остались следы палачей и их жертв.