— Почему она здесь? — крикнул он, не делая попытки приблизиться.

— Девочка хотела лично увидеть твой триумф!

— Пусть сама скажет! — на самом деле, без разницы, что скажет Лилит, надо потянуть время и определиться с планом дальнейших действий.

На самом деле у него не было ни времени, ни плана, ни дальнейших действий. Базука приставил к голове Лилит пистолет.

— Не дури, Захарка, тарань прибор сюда! — велел Базука, разом заговоривший нормальным языком.

— Я все сделал, как ты просил! — в отчаянии крикнул Захар.

— Естественно! — пожал плечами Базука. — Еще бы ты не сделал! Только я не просил, а приказал тебе, тварь!

— Ну зачем же обзываться! — раздалось от двери. — Мы же культурные люди!

Шаман, словно принявший кровавый душ, только белки глаз были белыми, вышел и остановился рядом с Захаром. Разгрузки на нем не было, а тельняшка и брюки, создавалось полное впечатление, что расплавились, свисали клочьями.

— Что со штанами, сын мой? — издевался Базука. — Обверзался?

— Это от радости от встречи с тобой… Боже мой! — Шаман не верил глазам.

— Узнал, курилка! — недовольно проговорил Базука. — Значит, не впал еще в старческий маразм! Врали мне святые угодники!

— Каллум Прайс!

Это был его куратор. Стало понятно, что он не человек. За прошедшие 87 лет он нисколько не изменился, такой же солидный и уверенный, идеально расчесанный пробор профессионального фашиста, аккуратная одежда педанта, новая, выглаженная. Только пистолет в руке портил впечатление, а так вполне мог сойти за пресс — секретаря, дурилку картонную.

— Ты поизносился, Эдди! — сочувственно проговорил Прайс. — Нос вырос, а был аккуратный. Рос, рос, на семерых вырос!

Бойцы засмеялись. Шаман вздохнул, их было слишком много, чтобы убить всех разом.

— Зато тебя похоже в спиртовом растворе держали, Каллум! — крикнул он.

— Это грубо! — Прайс сделал вид, что обиделся. — Я сейчас дам отмашку, и через вас можно будет макароны процеживать!

— Вообще то я люблю картошку! — уточнил Кулебакин.

— А может мне стоит сначала бабу пристрелить, посмотреть, как у самца пена из ушей пойдет из — за бессильной злобы!