— А у вас, оказывается, в рыло нельзя. Ну, так-то у нас тоже не приветствуется, если честно, право на насилие делегировано государству. Но, по факту, если кого не на тот орган пошлёшь, будь готов, что тебе и без полиции объяснят, в чём ты не прав. И общество смотрит на такие шалости с пониманием, если, конечно, края видеть. Нарвался — получил, дело житейское. Соразмеряй амбиции с кулаком собеседника. Так что, когда тот мужик на меня забыдлил, я долго не раздумывал. А мне за это пятнаху! Где это видано?
Ингвар, не останавливаясь, подтянул лямку рюкзака, посмотрел на шагающего рядом мальчика и, вздохнув, добавил:
— Блин, размоталось же! Что ты молчишь? Собьёшь же ноги… Ах, ну да. Всё забываю. Давай сюда копыта свои. Вот так, видишь? Остановился, подмотал, пошёл дальше. Минута. Я тебя подожду, не бойся. Но вообще, конечно, надо что-то с твоей обувью делать, так не годится. Нам ещё идти и идти, пацан. Куда? Ну, для начала хотя бы до реки давай дойдём. Плотик какой-никакой сколотим и поплывём как баре, чего ноги-то зря топтать? Ты спрашиваешь, куда поплывём? Ну, то есть ты, конечно, не спрашиваешь, но ведь спросил бы, если б мог? Я бы точно первым делом поинтересовался: «Куда тебя опять несёт, Ингвар, бедовая твоя голова?» Во, прямо бабкиным голосом прозвучало! Часто вспоминать стал старушенцию, наверное, возрастное. Я и сам уже не молод, знаешь ли. Но я живучий, в бабулю, так что не дождётесь. В общем, пацан, буду считать, что ты спросил. И вот что я тебе отвечу — я знаю место, через которое можно покинуть сей бренный мир. И не в смысле «повеситься от тоски», а свалить живым и здоровым. Для тебя это, наверное, будет сюрпризом, но миров больше, чем один. Сильно больше, пацан, не сосчитать сколько. Всё вместе это называется «Мультиверсум», или, как говорят умники, «Великий Фрактал». Есть места, где между мирами как бы такие щёлочки, в которые умелый человек пролезть может. Сам пролезет и груз протащит, чем мы вовсю и пользовались. Я, пацан, как раз этим и занимался, межмировой контрабандой. Потому что иногда вещь в одном мире говна не стоит, а в другом — на вес золота и дороже. Вот к вам, например, мы оружие завозили. Потому что в моём родном мире этого добра хоть жопой жуй, нас-то хлебом не корми — дай кого-нибудь грохнуть. А у вас наоборот — войны не бывает, и даже по рылу выхватить форсмажор. Оружия у вас не делают, а значит, эксклюзив и редкость, больших денег стоит. Не знаю, нафига оно им нужно было, если твои соплеменники и муху прихлопнуть не могут, но покупали хорошо. Может, на ковёр вешали, а может, наоборот под кроватью прятали. Достанут, посмотрят: «Божечки, а ведь из этой штуки можно человека убить!» — и сразу адреналина полные трусы. Погладят приклад, порадуются свой отчаянной храбрости и обратно спрячут. До следующего раза. Но это не важно, важно другое — я знаю место, через которое можно уйти. Называется «кросс-локус», я через него сюда и пришёл. Думал, что на пару дней, расторговаться — а вышло, что на пять лет. Честно тебе скажу, я не уверен, что проход уцелел — вон как всё размолотило. Да и открывать я его не умею, у нас на то специальный человек был. Но если кросс-локус на месте, то кто-нибудь через него однажды непременно пройдёт — и тут-то мы с тобой отсюда и свалим. «Слабые шансы», сказал бы ты, если бы мог говорить. Так я и не спорю — слабые. Почти никакие. Но это, пацан, с чем сравнивать. Если сидеть на жопе и плакать, то вообще никаких шансов нет. «Не знаешь, что делать — сгоняй бабуле за куревом!» — вот жизненный девиз моей бабушки, который она вспоминала каждый раз, видя меня мающимся, с её точки зрения, от безделья. И возражать, что сигареты детям не продают, было бесполезно. «Ты пацан или в углу насрано?» — вот и всё, что она отвечала в таких случаях. Приходилось идти и доказывать, что нет, не в углу и не насрано. Я всех продавщиц в табачных в лицо знал. Одной всё похрен, она и младенцу продаст, но она не всегда на месте. Другая знает мою бабку и меня жалеет, но её лабаз закрывается в пять, а бабуля всё скуривает к вечеру. Третья обожает шоколад, но экономит каждую копейку, поэтому если попросить пачку «Шипки» и «Алёнку», а шоколадку «забыть» на прилавке, то она паспорт не спросит. А если не прёт, и в отделе какая-нибудь принципиальная грымза, то надо ловить мужика в подпитии. Тут как повезёт — кто-то, выпив, становится жалостлив и может даже за свой счёт купить. Кому-то не хватает на догон и ему надо пообещать сдачу. А от некоторых и выхватить можно — в воспитательных целях подзатыльник или со зла тяжёлый пендель. И эта практика дала мне, пацан, куда больше знаний о людях, чем школа. Ну, и сдачу можно было не возвращать, если все удачно прошло, на этот счёт бабуля была не жадная. А как подрос и сам курить начал, мне эта наука ещё как пригодилась. Бабушка меня за курение гоняла, но сама была настолько прокуренная, что никак ей было от меня не учуять. Я в пятом классе начал и курил лет до сорока. А потом занесло в одно место, где табак отродясь не рос, поневоле пришлось бросить. Начинать потом заново уже как-то глупо было, всё ж не самая полезная привычка-то, имей в виду. Впрочем, у вас же тут не курят, о чём это я. Выходит, я треплюсь, треплюсь, а ты не понимаешь, о чём речь? Ладно, пацан, перейду сразу к морали — сидя на жопе ровно, ничего не высидишь, а дорога открывает неожиданные шансы. Вот, например, тебя встретил. Жаль, что ты не говорящий, но зато слушаешь хорошо. Идёшь, правда медленно, но в такой обуви это и не удивительно. Ничего, если есть ноги, то где-то их ждут и ботинки. Уверен, ты с ними однажды встретишься, и вы сольётесь в экстазе обутости. А пока побредём не торопясь. Я, признаться, рассчитывал сегодня дойти до реки, но, с другой стороны, ничего страшного, если это произойдёт завтра. Устал? Да ладно, вижу, что устал. И голодный небось. В твоём возрасте надо хорошо питаться, а то не вырастешь. Во всяком случае так считала моя бабка. Правда, её «хорошо питаться» относилось исключительно к количеству, а не ко вкусу пищи, но это была не её вина. Бабуля всю жизнь провела на море, то на сейнерах, то на торговцах, то на китобоях, а может, и в пиратах подвизалась. Она не говорила, но я бы не удивился. В кого-то же образовалась у меня такая наследственность? Готовить и ухаживать за детьми её жизнь не научила. Не знаю, как она однажды ухитрилась родить дочь, мою настоящую бабушку, которая не «пра-». Может, на сходнях в порту опросталась и сразу обратно вернулась. Я даже не знаю про неё ничего. Я и про мать-то почти ничего не знаю и не помню её совсем. Бабуля не особо любила говорить о семье. «Заткнись и сгоняй бабушке за куревом» — вот и всех разговоров.
— От рака бабуля и померла в конце концов. Последним, что она сделала в своей жизни, были восемь литров самогона. Выгнала, разлила по банкам, легла — и всё. Им её и помянули соседи, которые помогали мне с похоронами. Похоже, у неё тоже, кроме меня, больше никого не было. После смерти я нашёл в её вещах боевые ордена. Оказалось, что она ветеран войны, хотя никогда не надевала их даже на День Победы. Служила в военном флоте, а кем, как, где — не знаю. Бабуля не хранила документов. Кстати, пацан, тебе не кажется, что за нами кто-то идёт? Ты только не озирайся. Вот, молодец, топай себе как топал. Может, мне и показалось, но я вроде как бы чувствую чужой взгляд. Никакой мистики, просто большой опыт. Или это просто мародёр какой-нибудь по руинам шарится. Хотя что тут искать? В сопли всё растёрло. Всё и всех. Уж прости за неделикатность, ты наверняка потерял кого-нибудь, это мне все чужие. Ты не думай, я не совсем бесчувственный. Просто когда умирает один человек — это трагедия, а когда все — это статистика. Невозможно оплакать миллиарды. Знаешь, что? Давай-ка начнём искать ночлег. Оно, вроде, ещё и рано, но, судя по состоянию местности, найти что-нибудь с крышей, которая не упадёт нам на голову, может оказаться не так-то просто. Так что идём потихоньку и смотрим по сторонам. Такая хорошая будочка, как вчера, вряд ли попадётся, но сойдёт любое закрытое помещение. Не нравится мне этот взгляд в спину. Хорошо, если паранойя, а ну как нет? Не удивлюсь, если уже и каннибалы какие-нибудь объявились. На самом деле люди быстро дичают, если это не сказка про Робинзона. Его прототип, моряк Селкирк, пробыл на острове всего несколько лет и одичал при этом так, что обезьяны в зоопарке ему бы руки не подали. Не хотелось бы проснуться от того, что кто-то впился зубами в мою худую жопу…
— О, вот это, кстати, выглядит перспективно. Скорее всего, рабочая бытовка или что-то в этом духе, просто железная. Вон, видишь, окно было? Его выдавило, когда сверху упал кусок стены, но это ничего, мы его заткнём чем-нибудь. А в остальном почти целый, просто смят немного. А ну-ка, потяни дверь вот тут, я фомочку вставлю… Э, пацан, да ты совсем слабосилок. Откармливать тебя ещё и откармливать. Ладно, отойди, я сам. Ну-ка… О, да тут хоромы просто, даже топчанчик есть! Ты погляди — с бельём и одеялом! «Это же просто праздник какой-то!» — как говаривал один бородатый театровладелец. Ну да, ты же и сказку про Буратино не слыхал! Это, считай, детство прошло зря. Знаешь, притащи-ка какой-нибудь растопки, а я пока простыней окно затяну. Во-первых, чтобы не дуло, во-вторых, чтобы никто из темноты не пялился. Не люблю, когда пялятся, у меня от этого шерсть на загривке дыбом встаёт.
Ингвар стряхнул с кровати пыль и мусор, вытащил белую, слегка влажную и пахнущую плесенью простыню и ловко приспособил её к перекошенному оконному проёму, намотав на старую швабру, вставленную враспор.
— Что с топливом? Ну, не, пацан, это несерьёзно. На этом и стакан воды не вскипятить. Давай-ка вместе. Вон, видишь, ломаный заборчик? Его нам как раз до утра хватит. Я сейчас ломиком его буду разбирать, а ты по досочке таскай, только с гвоздями аккуратно. Ты ж не Буратино какое, тебе гвоздик в тушке не нужен. Буратино — он деревянный так-то. Вот ты не знаешь, а у нас каждый пацан если не книжку читал, то кино видел. Я уже детали плохо помню, а суть в том, что один старый пень жил себе и жил в своё удовольствие и под старость лет спохватился. Ни хрена не накопил, не женился, детей не завёл. А зачем? Одному и проще, и веселее. С кем хочешь, с тем и пляшешь, и вообще никому ничего не должен. Но это, я тебе скажу, прикольно, пока в расцвете сил. И подружку найти не проблема, и денежку сшибить, да и вообще прожить — одному много ли надо? А когда возраст подпирает, то вдруг осеняет — ёбушки-воробушки! Да я же одинокий никому не нужный старый пень! Всем на меня насрать, и скоро я сдохну в одиночестве всеми забытый! Внезапно, да? Ну вот и этого перца, значит, припёрло на старости лет. Жениться уже поздно, всей недвижимости — выгородка в подвале, движимости — крыса, сверчок и шарманка. Шарманка — это такая коробка с музыкой, навроде радио, только на ручной тяге и репертуар никакой. Он, значит, по музыкальному профилю выступал, дедок этот. Работник искусства, самобытный исполнитель коробочного шкряб-шкрябания. Непризнанный музыкальный новатор — с такими престарелыми раздолбаями это сплошь и рядом. Пока молодой — на харизме как-то прокатывает, а потом аудитория ищет кого-нибудь посвежее лицом. В общем, поскольку обычным путём потомка настругать он уже не мог, то решил выпилить его лобзиком. С корыстной целью — чтобы тот его на старости лет содержал. Думал, если полено как следует с детства обстругать, то оно ему всю жизнь благодарно будет. Но хрен там плавал, разумеется…
— Так, ты давай, аккуратнее, смотри за что хватаешься! Гвозди ржавые самая зараза, а противостолбнячной сыворотки нет. По одной носи, спешить нам некуда. Не ломай, я сам потом, просто складывай у входа. Я там ведро старое видел, сделаем из него нечто типа печки. Ах, да — Буратино! В общем, старикан его пилил-пилил, а у того глядь — пубертат. Нос растёт, ноги-руки палками, без слез не взглянешь. И на приключения тянет, вестимо. В этом возрасте чего надо? Мальвину какую-нибудь отбуратинить или в шоу-бизнес податься — тем более, что и наследственность по этой части самая дурная. А вот азбуку учить — это не, это ищи дурака, папаша. Сам такой был, помню. В общем, букварь загнал налево и на сцену бегом. Типа там без него деревянных на всю башку мало. Но тут ему, надо сказать, тупо свезло — с дураками такое случается. Нарвался на бородатого, но доверчивого импресарио, развёл его на бабки и сбежал. Бабло у него, конечно, сразу отжали мошенники на доверии, потому что такого лошка только ленивый не обует… Да, воды мало, пацан, факт. Потому предлагаю порцию каши разделить на двоих, тогда останется чаю попить. Со вкусом… гризантии? Им что, из Икеи нейминг контрабандой завезли? Да, высокая кухня, ничего не скажешь: если бы кто-нибудь додумался пожарить еловую кору на прокисших сливках, вышло бы похоже, я думаю. Ну ладно, ладно, остальное твоё, не надо так жалобно провожать глазами ложку. Считай, тебе две трети досталось. Всё, теперь чайку — и спать. Ах, да, про Буратино же я не досказал. В жизни он бы сторчался, пуская себе короедов по вене, и кончил свои дни трухлявым поленом в камине Карабаса-Барабаса, но в сказке всё кончилось хорошо. Удачно отжал у кого-то типа «ничейный» театр и стал воротилой шоу-бизнеса. Даже папашу своего непутёвого как-то пристроил. Билеты там продавать или сортиры мыть — этого я уже не помню, но в целом всё это можно как-то натянуть на подобие хэппи-энда. Всё, вались, а то у тебя уже глаза закрываются. На кровать, да. На сегодня это твоя роскошь. Я и на полу посплю на спальничке, я привычный. Всё, отбой, а то даже я себе язык отболтал.
Глава 3. Гигиена – дело общественное!
— Просыпайся, ну! Здоров же ты дрыхнуть, пацан! Тебя, по ходу, пушкой не разбудишь. Тут ночью такой концерт был, а ты даже ухом не повёл, сопел себе в две дырочки. Завидую, я дико не выспался…
Ингвар душераздирающе зевнул, собирая вещи в рюкзак.
— Сходи до ветру и потопаем дальше. Завтракать нам нечем, воды нет. Всухомятку этот концентрат жрать — всё равно что цемент. В желудке бетон и срёшь кирпичами. Так что лучше поголодать денёк, поверь. И не надо на меня смотреть жалобно, ты вчера больше съел! Ничего, до реки дойдём, будет у нас воды хоть топись. Готов? Тогда мотай обмотки. Сам, сам, пробуй. Нет, не так, вспоминай — угол сюда, полотно сюда… Вот, уже стало получаться. Давай поправлю — здесь плотнее надо и конец заправить. Простыни забираем, из них как раз отличные портяночки выйдут. Да и одеяло я скатаю, оно тоже пригодится. Не везде нас будет ждать кровать, спальник один, а пинаешься ты во сне, как кенгуру-каратист. Да, да, ты не знаешь, кто такие кенгуру и каратисты. Кенгуру — это такие звери у нас, навроде тушканчика, только ростом с полтора тебя. Не сильно опасные, но пнуть могут так, что жопа отвалится. А каратисты, хотя пнуть могут не хуже, но… Это такие люди, которые… Чёрт, да как же тебе объяснить-то? У вас ничего похожего не было. Ноль насилия. Армии нет, оружия нет, войны нет, полиция старушек через дорогу переводит. Со мной и то не знали, что делать, заперли от греха и ключ выбросили. Если бы стены не упали, так бы и сидел. Так что у вас, разумеется, никаких контактных единоборств агрессивнее шахмат. Это теперь агрорадиус, лишний шаг — и клочки по закоулочкам, а до того все зайчики были сплошь, с розовыми трогательными ушками. Я про вас теперь много знаю, потому что у меня в камере был телевизор, библиотечный абонемент и бездна свободного времени. Хорошая у вас тюряга, говорю же. Как пансионат для дефективных. Так вот, каратисты. У нас, пацан, всё было с точностью до наоборот. Культ насилия. На словах все призывали к миру, но даже в кино добро было с пулемётом наперевес и оскалом защищающего пальму бабуина. Любой вопрос мира решался войной, любой вопрос имущества — грабежом, а лучшая самка доставалась тому, у кого самый большой кулак, закрепляя тенденцию в генах. Поэтому у нас были люди, которые не умели нихрена, кроме как бить друг другу в рыло. Всю жизнь тренировались отоваривать соплеменника. Чтобы зубы веером, сопли пузырями, уши врастопыр и ласты слиплись. Некоторые достигали в этом таких успехов, что миллионы людей платили деньги, чтобы на них посмотреть. На учёных, писателей, инженеров и врачей всем плевать было, а когда два придурка с отбитыми мозгами друг друга метелят — население от экранов за уши не оттащишь. Целые фильмы снимали, где герои друг друга ногами с вертушки по щщам приветствуют и никакого больше сюжета. Миллиардные сборы те фильмы давали, кстати, не найти было человека, который такого кина не видал. Вот этих, которые ногой по лицу вместо «здрасте», каратистами и звали. Очень уважаемые были люди. Попробуй такого не уважь… Опа, а это что такое?
Ингвар остановился посреди улицы и придержал за плечо мальчика. Ровно по центру замусоренной дороги на остатках разделительной линии на небольшом ящике стоят ботинки. Детские жёлтые ботиночки, пыльные, но совсем новые.