Глава 4

Лишь только успел я расположиться на складном стульчике в дальнем конце лужайки, как автомобиль Льюисов подкатил к дому. Фабиенн быстро исчезла в дверях; Арнольд последовал за ней, но через минуту вышел и направился ко мне со стаканом фруктового сока.

— Это весь твой завтрак?

— По выходным стараюсь не завтракать: сам понимаешь — фигура…

Я взглянул на него: фигура как фигура, здоровый мужчина в расцвете сил, не самого, может быть, спортивного вида, но уж во всяком случае не тот хилый неврастеник, каким пыталась изобразить его Вайолет Эндрюс.

Мы заговорили об Оксфорде, вспомнили некоторых своих общих знакомых, и постепенно, как-то сама собой беседа наша превратилась в устный некролог. Я начал рассказывать Арнольду о подвиге саперной бригады, как-то и не сообразив сразу, что в числе погибших был главарь банды, совершившей в свое время нашумевший налет на его студенческую квартиру. Арнольд ничуть не смутился; более того, рассказ мой, похоже, глубоко его тронул.

— Бедняга Эмсон, он всегда был отчаянным храбрецом. Скольким из нас, оказывается, суждено было умереть насильственной смертью, да еще и так вот, внезапно, не имея ни минуты, чтобы подготовить к отбытию душу. Всем хочется верить, что смерть придет тихо и мирно, застанет нас в постели, да еще и даст время поразмыслить хорошенько над прожитой жизнью. Но этим ребятам, что были сбиты в воздухе или подорвались на мине, судьба не отвела ни секунды на размышления…

Я вспомнил о том болезненном интересе, с каким всегда относился Арнольд к любым разговорам о смерти, и пожалел, что первым завел об этом речь. В Оксфорде я посещал, правда, вместе с ним занятия Общества психических исследований, но так и не смог до конца избавиться от предубеждений. Согласно семейной традиции, я считал себя последователем англиканской церкви — следовательно, верил в «небеса» и отвергал идею «ада». Не пытаясь даже представить себе «мир иной» в привычных категориях времени и пространства, я понимал, что христианин, принявший учение о внешнем духовном источнике, питающем жизнь человечества, должен, очевидно, поверить и в «жизнь после смерти», продолжающуюся, по-видимому, в каком-то ином, неведомом нам измерении. И все же идея прямого контакта с потусторонним миром всегда представлялась мне чем-то очень сомнительным. Теоретически я готов был обсуждать такую возможность, но практически ничто в то время не давало мне ни намека на реальность «мира сущностей». Впрочем, война и здесь все изменила.

Сбивчиво, смущенно принялся я рассказывать Арнольду о группе специалистов, объединившихся для того, чтобы помогать душам погибших освобождаться от земных связей и отправлять их в последний путь — туда, где давно уже ждет их блаженный приют. Нисколько не удивившись тому, что помощь такого рода вообще возможна, самим фактом Арнольд заинтересовался необычайно и стал с жаром выпытывать у меня подробности.

— Идея, в сущности, не новая, — проговорил он после некоторого раздумья. — Представляет собой, по-видимому, вариант экзорсизма. Но вот осуществление ее, наверное, требует большого умения, а главное — ума. Ты знаешь, бывало в Лондоне выходишь после бомбардировки — и просто физически ощущаешь скопление этих несчастных… Как мечутся они, застигнутые врасплох, попавшие в ловушку! Рай и ад — это ведь как два берега: каждый гарантирует по меньшей мере определенность. Но не дай бог застрять где-то посередине, закружиться в бессмысленном водовороте — вот действительно страшная участь. Эта твоя «группа освобождения» делала важное дело, и если бы я только знал… Впрочем, нет, наверное, я бы такой работы не выдержал. Да и Фабиенн потребовала, чтобы после свадьбы со спиритизмом было покончено раз и навсегда.

— Неужели ты действительно увлекался этим всерьез?

— Но ты ведь знаешь: сам ходил со мной на собрания в Оксфорде.

— Ходил, конечно, — любопытно было. Честно говоря, я думал, ты и сам не придаешь всему этому большого значения.