Это понятно? Ну, кому-то, может быть, даже это непонятно. Тогда это многое говорит об этом «непонятливом» человеке.

Итак, что он сделал, что признал и что сказал — понятно. Это яснее ясного. А зачем он это сделал?

Ведь здоровый, здравомыслящий человек в трезвом уме и твёрдой памяти обычно скрывает свои преступления и признаётся в них только под давлением доказательств, чтобы смягчить наказание. А тут признание делается добровольно, да ещё и с вызовом, даже с гордостью.

А сделал он это вот зачем:

— Идут разговоры об амнистии капиталов. Это хорошо. Разговаривайте себе, но имейте в виду — амнистия будет только по моей милости: захочу — амнистирую, захочу — нет.

— В стране за решёткой много бизнесменов. Все гадают, кто виноват, кто не очень? Почему невиновные сидят, а виновных выпускают и прощают? Так вот не надо гадать! Захочу — любого посажу, а захочу — любого выпущу. Ваша судьба зависит не от того, виновны вы или нет, а от моей милости.

— Вы увидели в миллионах, которые заплачены за известного бизнесмена, коррупцию? Так я вам объясняю: коррупция — это то, что я называю коррупцией, и не ваше собачье дело, что такое коррупция, что такое преступление, злоупотребление властью!

— Я — диктатор, но я добрый, а не злой. Если меня хорошо попросить (немного миллионов украшают просьбу), то я всё решу по-доброму.

Теперь все поняли? Понятно ли, что он хотел сказать этим заявлением? Понятно ли, зачем он его сделал?

Если это понятно, то должно быть понятно и то, почему и зачем Наталья Эйсмонт рассказала про диктатуру как страновой бренд.

Если это понятно, то должно быть понятно и то, почему в прошлом году разрешили День воли, а в этом году не разрешили.

И совершенно неважно, хорошо ли прошло всё в прошлом году. Есть ли опасность беспорядков в этом году. Не надо искать других причин, кроме милости диктатора.

Нет в этом году никакого запрета на День воли. Просто нет милости диктатора. В прошлом году была, а в этом нет. Вот и всё.

Пойдём дальше.

Если это понятно, то ведь это фашизм!

А это понятно?

Кажется, впервые я произнёс публично слово «фашизм» в отношении к режиму Лукашенко в апреле 1995 года.

А ведь тогда режим ещё не успел сфальсифицировать ни одни выборы: первые выборы после избрания президента будут только через месяц.

Тогда ещё не было в стране политзаключённых.

Ещё ни один оппонент режима не был убит (убиты были Артименя и ещё один могилёвский деятель, но это были бизнес- или бандитские разборки), ни один человек не пропал без вести.