— Так они, бомбы, что, настоящие были? — простодушно удивился Майер.
— Э-э… — на долю секунды у Распорядителя сделался несколько растерянный вид…
А дальше события понеслись вскачь, словно неожиданно сорвавшийся с места табун лошадей в степи.
— Мальчики, это не Распорядитель! — звонко и жутко крикнула Аня. — Стреляйте, мальчики!!
Она вскочила с кресла и выбросила перед собой руки ладонями вперед.
С треском разлетелось на обломки роскошное кресло под Распорядителем, но он уже был на ногах, и его фигура стремительно начала изгибаться и вытягиваться вверх каким-то совершенно чудовищным и неестественным образом.
Молча прыгнул на врага Чарли и тут же, скуля от боли, откатился в сторону.
Три автомата Калашникова и один пулемет МГ-42 ударили почти одновременно. Патронов у всех оставалось мало, но их не жалели, понимая, что больше никому не понадобятся ни патроны, ни гранаты, ни даже сами их жизни.
А фигура лже-Распорядителя уже превратилась в черный, узкий внизу и широкий вверху, крутящийся с бешеной скоростью смерч, в котором бессильно исчезали 7,62 миллиметровые пули.
Тишину словно прорвало.
Гул, вой и свист ворвались в зал, перекрывая грохот автоматического оружия; с прежней силой затряслись и зашатались потолок, пол и стены.
— Гранатами — огонь! — хрипло крикнул Велга.
Валерка Стихарь отправил в смерч две подряд Ф-1 и упал на пол, закрывая руками голову руками.
Рвануло, рвануло, еще и еще раз рвануло, с визгом перекрестили воздух осколки, но смерч только стал толще и еще выше, и тогда, повинуясь какому-то бешеному, лихому и веселому инстинкту, Валерка привстал на одно колено, выхватил из ножен на поясе свою старую, тысячу раз проверенную, еще довоенную, узкую и с тщательной любовью отточенную финку, прибросил ее на руке и, мысленно благословясь, резко и точно швырнул опасную полоску стали в самую середину черного и страшного столба.
Нестерпимо болела голова и левая рука. Валерка с трудом разлепил глаза, почувствовал, что на спине лежит что-то твердое и тяжелое и попробовал встать на четвереньки. Как ни странно, это у него получилось, хотя опираться можно было только на правую руку, — кисть левой превратилась в кровавую кашу, из которой торчали мелкие обломки костей. Преодолевая дурноту, он поднял голову и огляделся. Потолка не было. И потолка второго этажа не было тоже. Напрочь отсутствовала также часть стены, выходящей на север, к «Воронке», и сквозь пролом свободно влетали порывы ледяного ветра, дующего с прежней силой снаружи Замка. Пол был завален обломками так, что рядовой Стихарь тут же вспомнил оборону Сталинграда и сплюнул кровавой слюной. Потом стряхнул со спины кусок потолка, прислушался, и ему показалось, что слева кто-то жалобно и тихо застонал.
Это был Руди Майер. Дважды теряя сознание, Стихарь кое-как освободил окровавленного пулеметчика от заваливших его камней и понял, что сил больше нет. Совсем.
— Что болит, Руди? — с трудом спросил он.
— Все, — прошептал Майер, не открывая глаз. — Все болит. Очень. Что случилось, Ростов?
— Не знаю. Больше никого не осталось. Только ты и я.
— Я — это хорошо, — пулеметчик сделал попытку улыбнуться.