За день пришлось сделать пару привалов, когда старания удержаться на извивающемся ужом жеребце доводили Кирилла почти до исступления. И зачем связался? Но под вечер бронзово-коричневый сосновый лес сменился светлым березняком, дорога вильнула, соединяясь с другой, идущей из Елоги. Среди деревьев показались торчащие из просевших сугробов домовины.
Осталось немного.
Как начало смеркаться, Лешко зажёг факел, в хвосте отряда запалили ещё один и так, в твёрдом молчании, под шуршание подмерзающего снега да тихий треск пламени, они доехали до деревни. Вспыхнуло последними отблесками заката небо и выкатило над лесом круглобокую молодую луну.
Невысокая, всего-то в шесть аршин, стена щерилась открытыми воротами. Древнеры успели отстроить и приземистые остроги по бокам. Неподалёку от них бродили часовые. Только завидев отряд, они спешно перекрыли дорогу, поднимая над головами факелы и пытливо вглядываясь в лица. Кирилл жестом приказал гридням остановиться. И лишь успел краем глаза заметить, как несколько мужчин закрыли ворота, будто за последними гостями.
— Чегой-то мы тебя, князь, не ждали сегодня, — вышел вперёд кряжистый, как почти все древнеры, мужик, на ходу пряча под шапку мышиного оттенка кудри. — Да ещё и на ночь глядя.
Приглядевшись, Кирилл скоро узнал в нём сына Наяса — Маха. Вроде, и виделись не так давно, а лучше бы больше и не виделись вовсе.
— Да ты что, прыщ… — запальчиво пискнул рядом Лешко, который предводителя древнерского отряда, похоже, в темноте не разглядел.
— Цыц! — прервал его Кирилл. — Куда лезешь! — и снова повернулся к стражникам. — Сговорились мы с Наясом, что я в гости к нему наведаюсь, Мах. Или отец не говорил?
Сын старосты прищурился, остальные тихо загомонили. От толпы отделились три человека и двинулись в деревню, молча и не оборачиваясь. Нехорошо. Вряд ли Наяс никого не предупредил. И такая прохладная встреча вовсе не предвещала блага. Словно не князя встречают, а врага.
— Княже… — предупреждающе пробасил позади один из гридней.
Кирилл и сам видел: лица древнеров не становились приветливее. Пожалуй даже окрысились ещё больше. Вдалеке уже показались новые тёмные фигуры. Все, как на подбор крепкие, уверенно шагающие. Кирилл, продолжая свысока оглядывать часовых, едва заметно сделал знак гридням обходить его с двух сторон. Парни поняли верно, тронули коней и мал-помалу выстроились полукругом, обхватив небольшую толпу и отсекая заходящих им в спины мужчин. Мах в это время обходил Кирилла, внимательно разглядывая злобно зыркающего на него Расенда. Конь недовольно прижимал уши.
— Так что, до утра тут будем стоять да рядиться? Проводите меня к Наясу или я сам поеду, чай не заблужусь, — не выдержал Кирилл.
— Ты постой, княже, — усмехнулся старостов сын. — Я вот хожу вокруг и всё найти не могу…
— Чего?
— Совесть твою. Разве не твой воевода обещался отцу Брамира беречь? В чём мы перед тобой провинились, что он всё ж погиб поганой смертью? Знать, не под хвостом у твоего коня твоя совесть запрятана… Значит, нет её?
А людей вокруг становилось больше, они выходили, казалось, из каждой тени. Кирилл старался хранить спокойствие, хоть неосознанно уже набирал поводья Расенда, крепче сжимал коленями его бока.
— Да кто ты такой, чтобы я перед тобой ответ держал? — он чуть склонился в седле, пристальнее всматриваясь в лицо Маха. — Брамир погиб, как и многие другие отроки из дружины. Не на празднике мы гуляли, а воевали. Хватит голову мне морочить! К старосте веди!
— Я отведу… — ощерился тот и махнул сородичам. Те начали смыкаться плотным полукольцом.
Кирилл озирался, силясь угадать миг нападения. Гридни посматривала на него, ожидая приказа, хотя, случись оказия, бросятся его защищать сами. Такова уж их служба. Тогда поляжет много деревенских. За просто так. Лишь потому, что решили поддержать Маха в его обиде. Нарастало в воздухе предчувствие беды, липкой паутиной оплетало всех вокруг. Под насупленными бровями мужиков холодной решимостью поблескивали глаза, а пальцы их уверенно и крепко сжимали оружие. Быть бойне, потому как неповиновения и открытого бунта Кирилл древнерам не простит.
Но вдруг хватка общего напряжения разжалась, уступив место недоумению и растерянности, что, словно порыв ветра, пронеслись среди деревенских. То один, то другой опускал руки и оглядывался, шёпот приливной волной разрастался кругом, но разобрать слова было невозможно.