Те чувства, которые я испытывал там, в тайных чертогах фамильного замка, в самой запретной части моего родового убежища – те чувства, которые я испытывал целуя там Джас были невероятны, незабываемы и… может быть даже неповторимы.

Потому что это случилось впервые. Да, впервые я ощущал одновременно и смятение и покой. Словно это было с одной стороны необычно, а с другой – очень правильно и естественно.

Так и должно быть – вот что крутилось в моей голове.

Так и должно быть!

Это очень правильно, то, как мои руки обнимают её, как её ладони лежат на моей груди, как наши тела подходят друг другу, как чувствуется аромат её тела. И сладость.

Моя лучшая рождественская пышечка…

– Что? – она удивленно посмотрела на меня. Я что, сказал это вслух?

Опять же, очень странно, но мне показалось, что к щекам огромной волной прибивает жар. Я… краснею?

– Что? – уточнил вопросительно, пытаясь сделать вид, что не понимаю.

– Вы… ты… ты назвал меня пыш… пышкой?

– М-м-м… определенно – нет!

– Я слышала! Руд! Не отмазывайся! Ты! Назвал! Меня! Пышкой!

– Не пышкой. А пышечкой!

– Что? – Ее пальчики согнулись, словно она хотела вцепиться в мою плоть коготками. – А есть разница?

– Конечно. Рождественская пышечка – самое сладкое, нежное и вкусное лакомство, которое я пробовал.

– Ч. что?

Ага, тон её изменился и… кажется она заразилась от меня – щечки порозовели, влажные губки приоткрылись…

– Ты вкуснее рождественской пышки, Джас… я… я хочу еще…

– Но… ох…

Конечно, она не стала сильно сопротивляться, когда я притянул её к себе, еще ближе, практически укладывая на грудь и снова поцеловал. На этот раз еще крепче, глубже… давая ей понять, что намерения мои более чем серьёзны.