Это не вопрос.

– Да.

Если б мы сидели в ее стерильном кабинете с бежевыми стенами, светлой мебелью и белыми шторами, она положила бы свою ладонь поверх моей. Обычно я не выношу прикосновений, но Дженис – другое дело. Мне нравится это ощущение близости, почти материнской заботы.

Кладу трубку. И в груди больно разливается воспоминание о маме. Той, которая была у меня, пока не появился Мэтти, пока все не пошло наперекосяк. В последнее время это случается часто. Наверное, поэтому мы так много разговариваем.

Бастер поднимает голову, грузно вылезает из своей лежанки, топает ко мне и кладет морду на колени. Глажу его бока, ногой ощущая тепло его мокрой пасти.

– Хороший пес.

Я спасла его, забрав из приюта, но он спас меня не меньше. Теперь не проваляешься весь день в кровати, жалея себя. В любую погоду нужно идти на прогулку. Кормить, ухаживать. Заботясь о нем, я забочусь и о себе.

Смотрю на дату, обведенную в календаре красной ручкой. Злая шутка. Сегодня все напоминает о крови и смерти. Эту ручку мне подарил Мэтти.

Снова повторяю шепотом:

– Вторник. Четыре тридцать. – Обхватываю голову руками. – Боже…

С похмелья болят глаза, ноги и руки налиты свинцом. Накануне я хорошо приложилась к бутылке, только это не помогло. Никогда не помогает, а я все пробую. Говорят, это и есть безумие – вновь и вновь повторять одни и те же ошибки и ждать другого результата.

Бастер обнюхивает меня и возмущенно лает, словно говоря: «Пошевеливайся! Пора гулять!» – и призывно смотрит на висящий на крючке поводок.

Я сдаюсь и тяжело встаю. Глажу по большой голове, стараясь не задеть больное ухо. Еще до того, как я его приютила, ему порвал ухо в драке какой-то питбуль, которому досталось не меньше. Эти ублюдки, бывшие хозяева Бастера, рану не лечили. Видимо, считали, что так пес выглядит злее и на него будут ставить охотнее.

У нас обоих есть шрамы, думаю я, и тут же в голову приходит другой образ: фотографии выловленных в реке тел. Я пытала себя этими снимками из интернета. Синяки. Отеки. Пустые стеклянные глаза.

Однажды я спросила у мамы:

– Что в нас особенного? Почему он и нас не убил?

Она посмотрела так грустно, словно несла на себе все бремя мира.

– Он нас убил.

Тогда ее ответ был мне непонятен. Сейчас я понимаю ее слишком хорошо.