Я попытался осторожно приподнять ржавую кровать, но она не подалась ни на сантиметр. Своим верхним концом она была зажата между бетонным блоком площадью не меньше квадратного метра и, как мне показалось, еще большим количеством кубических метров гальки. Я начал методично разбирать завал камень за камнем, начиная сверху.

— Ты… ты убьешь меня, да? — Хотя я знал, как велико ее недоверие ко мне, меня испугали ее слова. Как она могла думать обо мне что-либо подобное? Не могла же она считать меня кровожадным извергом, который рыщет по подземелью в поисках ничего не подозревающей жертвы и закалывает ее в спину? Я сказал ей об этом.

Юдифь замолчала на довольно продолжительное время, а я тем временем аккуратно, с большой осторожностью, чтобы не допустить падения камней или внезапного движения зажатой кровати, что могло ее еще больше ранить, убирал куски породы и фрагменты бетонных блоков. Я слышал, как постепенно немного успокоилось ее дыхание и она прекратила всхлипывать. Она снова взяла себя в руки, медленно, но верно.

— А где остальные? — спросил я, вознося про себя отчаянную молитву, чтобы не вызвать очередной обвал, поднимая кусок бетона и отпихивая его налево. Он упал недалеко от нас, развалившись на мелкие кусочки. Поднялось облачко пыли, но на этот раз счастье было на моей стороне. — Готово, — выдохнул я и осторожно поднял кровать.

Юдифи удалось подобраться и сесть, тяжело дыша, она оперлась спиной о стену и посмотрела на меня. Несмотря на почти полную темноту, я видел, что ее глаза расширены от страха. Я наклонился над ней, взял ее руками под мышки и медленно поднял на ноги. Юдифь не оттолкнула меня, но даже сквозь футболку я чувствовал быстрое биение ее пульса, когда я к ней прикоснулся. Я бережно погладил ее рукой по волосам.

— Не бойся, — тихо повторил я. — Ты это из-за Стефана? Юдифь, ты должна мне верить. Я не делал этого. И я не знаю, что он имел в виду, когда сказал, что он здесь.

Юдифь ничего не ответила, она только попыталась отстраниться от меня и отодвинуться в сторону вдоль стены, но я удержал ее с мягкой силой и покачал головой. Нет, так дальше дело не пойдет. И не только потому, что меня очень огорчал и ранил ее страх (я не мог и мухи обидеть, а уж, черт возьми, тем более не мог обидеть ее! Она ведь мне нравилась. Да я вообще за всю свою жизнь ни разу ни с кем не подрался, ни в песочнице, ни на школьном дворе. Да, черт возьми, в каком-то смысле я был слабаком), а потому, что мы оба должны были понять, что в этой ситуации мы должны доверять друг другу. Кроме того… нет эту мысль я отбросил. Я не был влюблен в Юдифь. Но она была мне нужна — просто потому, что я нуждался в ком-нибудь, за кого я мог уцепиться, кого я мог защитить.

— Ну, подумай об этом здраво, — сказал я почти умоляющим тоном. — Никто из вас не слышал его последних слов, кроме меня. Если бы это я его убил, я бы мог сказать вам что угодно. Что он сказал своей семье последнее «прости» или еще какую-нибудь чушь, но ни за что не сказал бы чего-то такого, что бросает подозрение на меня самого.

— Дело не только в этом, — тихо пролепетала Юдифь, затем она два-три раза глубоко вздохнула и выдохнула, и только после этого продолжила: — Дело во взгляде, с которым он посмотрел на тебя, и еще… я была тогда во дворе, — наконец, с трудом выдавила из себя она. Было совершенно ясно, что она боялась сказать что-то не так, тщательно подбирала слова. И все-таки она продолжала: — Я… я думаю, я видела какую-то тень. Тень человека. Со стороны учительского общежития.

— Ты ничего не говорила об этом, — ответил я и услышал, как она напряженно затаила дыхание.

Она снова замолчала на несколько секунд. Было видно, что ей трудно об этом говорить, это стоило ей больших усилий.

— А что ты делал столько времени наверху? — наконец спросила она. — Наверное, четверть часа ты был один в этом доме, как минимум.

— Я… — начал было я, но замолчал, подыскивая слова. Мне все еще было стыдно признаться, что я потерял сознание всего лишь из-за головной боли. Но я осознавал, что неправда только подогреет ее недоверие, потому что я совсем не умел лгать. Так что я напрягся и сказал: — Я был без сознания.

— Без сознания? — с сомнением переспросила Юдифь.

— Мигрень, — ответил я, пожимая плечами. — С тех пор как мы сюда приехали, то и дело случаются приступы. За всю мою жизнь у меня еще никогда не было таких головных болей. А в кабинете Зэнгера они меня просто вырубили, понимаешь? Мне казалось, что моя голова вот-вот взорвется, прямо как…

— Как что? — спросила Юдифь. Недоверие в ее голосе лишь слегка ослабло.

— Как и сейчас, — ответил я и стыдливо отвел глаза. Только теперь я осознал, что я лишь один виноват во всей этой катастрофе. Это я вырвал нашу импровизированную подпорку и устроил таким образом обрушение нескольких квадратных метров потолка. Только я был виноват в той крови, которая теперь текла из ее правого предплечья на футболку, которую я заметил только тогда, когда случайно провел тыльной стороной ладони по ране. — Ты ранена, — испуганно сказал я.

— Всего лишь небольшая царапина. Кровь уже перестала сочиться. И снова потекла только, когда я встала, — ответила Юдифь. Потом она с облегчением вздохнула. — Мне очень жаль, — сказала она. — Мне следовало просто спросить тебя вместо того чтобы переносить на тебя все свои страхи… А вот насчет головной боли… — неуверенно добавила она, — у меня тоже что-то подобное. Но не так сильно.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня тоже болит голова с тех пор, как я приехала в Грайсфельден, — сказала Юдифь, смутившись. — Я ничего не говорила, потому что просто не хотела показаться хныкающей маленькой девочкой. Но у меня еще никогда в жизни не было головных болей.