Юдифь благодарно кивнула.

— То же самое Мария делает с Эдом, — сказал я и постарался широко улыбнуться, чтобы как-то снять напряжение, которое все еще висело в воздухе. — Вот таковы вы, женщины: если у вас критические дни, то мужчины виноваты в плохой погоде, в страданиях голодающих в третьем мире.

— Негодяй! — Юдифь изобразила, как будто она хочет ударить мне кулаком в живот, но не могла скрыть улыбки.

Я еще крепче прижал ее к себе, погладил ее волосы, а она прижалась щекой к моей груди и с облегчением вздохнула. И, несмотря на драматичную ситуацию, в которой мы все еще находились, мы просто крепко обнялись, прижались друг к другу и стояли так несколько приятных, волнующих мгновений. Я вдыхал чудный аромат ее волос и ее теплой, мягкой кожи. И даже пот, от которого намокла ее одежда, казался мне духами, и я даже немного удивился, какими яркими в этот момент были мои ощущения. Может быть, я сам хотел внушить себе, что я в нее не влюблен? Может быть, и нет, продолжал я вполне успешно уговаривать себя и дальше, что вовсе не мешало мне всем моим существом наслаждаться этим интимным моментом. Возможно, это полная темнота, царившая вокруг, усилила все мои обонятельные и осязательные способности, так как потерялась возможность зрительного восприятия. Тут Юдифь взглянула на меня, и в следующую секунду ее нежные, мягкие губы нежно прикоснулись к моим. Я ответил на ее поцелуй и после нескольких мягких прикосновений почувствовал на моих губах кончик ее языка.

В действительности, наверное, прошло всего несколько минут, но они показались мне часами. Никогда в жизни я еще не целовался так сильно, так страстно, должно быть, потому, что еще никогда не встречал женщину, которая так невероятно целовалась, как она. Я вспомнил, что мы вечером в шутку договорились о реванше, и решил безотлагательно взять его, как только закончится это ужасное путешествие. Я бы мог взять ее с собой в Штаты, совершенно независимо ни от каких обязательств и какого-либо принуждения. Я был убежден в том, что еще никогда не любил ни одну женщину. Были отношения и приключения, но у меня никогда не было чувства, что у меня разорвется сердце, если женщина меня оставит. И Юдифь я не любил, но то, чего не было, могло еще случиться. Я почувствовал, что у меня забегали мурашки в животе.

Потом в самый неподходящий момент вернулась моя головная боль — пока еще тихая, но достаточно ощутимая, чтобы окончательно разрушить абсурдную романтику момента. Я снова почувствовал, как снова начал вибрировать пол под моими ногами, и легкая вибрация, которая в это же мгновение вернулась в мой живот, была чем-то похожа не эффект медведя гризли, который страстно набрасывается на банку меда, прогоняя одним ударом мотыльков и бабочек, которые лакомились им до него. При этом я ощущал нечто гораздо более приятное, почти эротическое. А теперь я воспринимал это как некую помеху.

— Ты тоже это чувствуешь? — тихо спросил я.

— Мне страшно, — ответила Юдифь, еще крепче обнимая меня. — Ты имеешь в виду эту дрожь?

У меня камень с души свалился. Я был уже практически убежден в том, что вибрация под моими ногами вполне реальна, но этой ночью я уже имел возможность убедиться, что вещи, которые я воспринимал как реальные, ими вовсе не были. Например, Мириам.

— Пошли дальше, — попросила Юдифь и немного приподняла раненую руку. Ей не нужны были никакие оправдания, ведь она уже призналась мне в своем страхе. Странная дрожь постепенно стихала. И тем не менее она сказала: — Может быть, на кухне найдется пластырь для меня. А то довольно сильно щиплет.

Мы стали осторожно, ощупью, продвигаться дальше в темноте. Прошла целая вечность, пока мы, миновав бесчеловечные камеры, попали в официальную часть подвала. Мы сразу заметили, что обвал, очевидно, нанес гораздо больший вред, чем нам показалось сначала. Больше нигде не было света. Ни в подвальных помещениях, ни на до сих пор прекрасно освещенной лестничной клетке. Когда мы вошли на первый этаж, мы тоже оказались в кромешной темноте. Свет, который должен был гореть от кухни до вестибюля, тоже погас. Отключение тока коснулась не только автономной сети в таинственном лабиринте, но и всего главного здания, а возможно, и всего комплекса.

Единственный луч света, который мы увидели, проникал в вестибюль через входную дверь со двора. Мы с Юдифью коротко переглянулись, не понимая, что происходит, затем быстро бросились во двор через вестибюль и вышли на воздух.

Моросящий дождь перешел в сильнейший ливень, который превратил весь двор в огромную лужу глубиной по щиколотку. Он свергался словно водопад с крыш, ручьями стекал со ступеней и в колодезную шахту, в которой исчез фон Тун. В середине площади виднелся источник света, который мы на расстоянии более двух десятков шагов приняли за карманный фонарь, который, как я полагал до сих пор, мог быть погребен вместе с Карлом под обломками. Рядом с ним, скрючившись, всхлипывая и зябко ежась от холода, сидела Элен.

Юдифь подбежала к ней и обняла ее за плечи.

— Элен? — тихо спросила она. — Ты не ранена? Могу я тебе чем-нибудь помочь?

— Не трогай меня. — Элен так быстро дышала, что это получилось у нее почти шепотом. В ее расширенных глазах была паника, видно было, как лопнули мелкие сосудики в белках, и я совершенно не сомневался, что она тут же вскочила бы и убежала от нас с Юдифью, если бы не была так слаба. Должно быть, она долго рыскала по пустым подвалам в истерике. — Уходи отсюда, — всхлипывая, выдавила она.

— Ты простудишься, — Юдифь попыталась воззвать к ее разуму. — Давай вернемся на кухню. Ты промокла до нитки, и…

— Я уже сказала тебе, не трогай меня! — в голосе Элен звучали слабость и страх, она снова разразилась слезами. Юдифь послушно отпустила ее руку. — Никакая сила не заставит меня туда пойти, понятно вам? — всхлипывая, причитала Элен. — Ни за что. Я останусь здесь, на этом месте, пока не кончится ночь и не приедет этот чертов кейтеринг, а если придется, то я буду сидеть здесь и все следующие четырнадцать дней. Я ни за что и никогда не войду больше туда.

Юдифь вопросительно взглянула на меня через плечо, но я только беспомощно пожал плечами. Должно быть, путешествие по темному лабиринту вызвало у нашего доктора приступ такой сильнейшей клаустрофобии, что никакие уговоры не помогут, она просто не в состоянии будет войти ни в какое замкнутое помещение. Так как я не применил силу (что я просто не в состоянии был сделать, даже если бы хотел, так как меня значительно ослабили события последних часов и мне было даже тяжело просто стоять в вертикальном положении, пока Юдифь занималась Элен), я никак не мог воспрепятствовать тому, чтобы она осталась сидеть здесь под дождем. Ну что ж, в крайнем случае, она заработает себе воспаление легких, но, в конце концов, она сама врач.

— Ну как хочешь, — покорно сказала Юдифь, встала и нагнулась за прожектором, который все еще мужественно противостоял сырости. Я боялся, что это не может продлиться долго. Конечно, этот маленький переносной прожектор был влагонепроницаемым. Но это еще не значит, что у него были жабры или государственная лицензия на погружение под воду, а без того или другого было понятно, что фонарь, если мы его оставим под дождем, не протянет дольше нескольких минут.