Венецианско-турецкие войны, которые и дальше регулярно происходили, были менее вредны для торговли — прерывалась она лишь на время военных действий[39].
Остается добавить, что с конца XVI века, почти сто лет Балкано-Адриатическая торговля сефардов процветала. И не только в Венеции и Сплите, но и глубине Балкан — в Сараево, в Белграде. Там, в турецких владениях, осевшие в тех местах еврейские коммерсанты с Пиренеев, формировали торговые караваны доставлявшие местное сырье (кожи, воск, шерсть) к побережью Адриатического моря. Занимались они и транзитом товаров между Левантом, центральной Европой и Адриатикой.
Морские пути были опасны из-за пиратов. Всё же традиционная морская торговля Венеции с востоком не полностью замерла. Организовывались конвои — караваны торговых судов курсировавших между Венецией и Стамбулом под охраной боевых кораблей. Необходимость сильной охраны, конечно, увеличивала расходы, да и прибытие в какой-либо левантийский порт одновременно большой группы кораблей часто подымало цены на местную продукцию и снижало их на привезенные товары. Но в пользу морской торговли действовала, помимо прочего, и венецианская традиция. На этой торговой линии, существовавшей уже много веков (с византийских времён), сефардское купечество погоды не делало. (В отличие от новых, внутрибалканских торговых путей). Но всё-таки и в морской торговле оно было активно и заметно.
Всей этой полезной деятельности способствовала веротерпимость венецианцев и турок, стабильность, установившаяся на Балканах в эпоху величия Османской империи и то, что торговыми партнерами от Стамбула и Салоник на востоке, до Сплита, Венеции, Дубровника на западе очень часто были сефардские евреи. Тут к месту ещё раз заметить, что вообще торговля, еврейская и не только, в течении всего Средневековья в большой степени ориентировалась на сотрудничество между соотечественниками, единоверцами, земляками и т. д.
Но дела у евреев в этом регионе шли хорошо, только пока хорошо шли дела турок. В конце XVII века начинается упадок Османской империи. Первым ударом по внутрибалканской торговой сети в это время стал страшный разгром Белграда и Сараево войсками австрийского императора. Что очень сказалось на евреях. (См. последнюю редакцию моей книги «В Речи Посполитой»). Настоящей бедой, стала постепенная дестабилизация положения на Балканах. Но это уже далеко за хронологическими пределами данной сказки.
Глава сорок восьмая
Почему? Зачем? И что в итоге?
«Над владениями Вашего Величества никогда не заходит солнце», — говорили льстецы испанскому королю, внуку Фердинанда и Изабеллы, Карлу.
Сбылись самые смелые обещания Колумба, хотя и после его смерти. Золотой, серебряный и прочий драгоценный поток хлынул из Нового Света на Пиренеи, в Севильскую гавань, долгое время — единственный порт, связанный с заокеанскими владениями испанской короны. Испанский поэт шестнадцатого века Фернандо де Эррера писал в «Сонете к Севилье»:
Только один порт выделялся для торговли с Америкой потому, что необходимо было строго следить за прибывавшими сокровищами. Преимущество Севильи, сделавшее именно её главным океанским портом Испании в позднем Средневековье, заключалось в том, что к ней кораблю невозможно было подойти внезапно, и нелегко было подойти вообще! Надо было подниматься по Гвадалквивиру. А устье этой реки трудно и опасно для судоходства — там пороги (речные рифы). Чтобы их пройти, надо было брать местного лоцмана и двигаться медленно. Все равно случались аварии. Зато трудно было англичанам или голландцам налететь на Севилью. А лежавшие на берегу океана города, например Кадис или Виго, неоднократно громились врагами с моря. (Это, кстати, не было испанской спецификой. В ту пору трудности подхода к порту с моря и необходимость, для иностранцев, брать местного лоцмана, часто рассматривались, как положительный фактор.)
В XVI веке Севилья быстро росла за счет переселения людей из других районов Испании. В частности басков, которые славились как мореходы, судостроители, бухгалтеры и вообще толковые люди (знаменитый ныне баскский национализм появился только в конце XIX века). Потребность в рабочих руках заставила поселить в Севилье даже негров — рабов и вольноотпущенников. И так, в XVI веке Севилья быстро росла, в отличие от других испанских городов. Но в середине XVII века увеличение размеров кораблей и, по-видимому, обмеление Гвадалквивира заставили перебазировать связи с Америкой в приморский Кадис.
Считается, что с конца XV века до середины XVII века (т. е. в эпоху своего великодержавия) испанцы выкачали из Америки 300 тонн золота и 25000 тонн серебра. (Согласно тогдашним расценкам, общая стоимость добытого за это время в Америке серебра была раз в 5–6 выше, чем золота).
Но чем больше поступало сокровищ, тем беднее становилась страна. И к концу XVI века успехи сменяются нарастающими неудачами, хотя заморские источники драгоценностей вовсе не иссякли. Современники полагали, что все дело в расположении звезд. Основания к тому были. Давно-давно, в те незапамятные времена, когда не пылали еще костры испанской инквизиции и мало кто слышал о Торквемаде, жил в далекой Германии известный ученый, астроном и астролог, как большинство тогдашних звездочетов, ибо астрономия сама по себе плохо кормила, а вот астрология была делом хлебным. В нее тогда верили, спрос на предсказания был. Звали его Иоганн Мюллер, но в историю он вошел под латинским именем Региомонтанус. Прожил он всего 40 лет (умер от чумы), но успел много. Его считают основателем тригонометрии, и, благодаря ему, Нюрнберг превратился в третьей четверти XV века в центр производства точных научных приборов (на смену еврейской Майорке, см. главу 17). То есть зародилась наукоемкая промышленность. А еще составил он таблицы не хуже, чем были у Закуто. Но научная информация тогда распространялась медленно, и Колумб, скорее всего, имел в своем распоряжении, в первом плавании, только таблицы Закуто. В дальнейшем, однако, «Путеводная книга» Региомонтануса стала известна в Испании. В Севилье была организована специальная школа кораблевождения с трехлетним сроком обучения, где готовили штурманов. Там учили определять координаты обоими способами и так проверять правильность своих вычислений. Так что ко временам Магеллана, в ходу были оба вида таблиц. А это я все к тому, что в XVI веке Региомонтануса отлично помнили. Его труды по тригонометрии как раз были изданы в XVI веке, то есть, после смерти автора. Но для моего рассказа важен его астрологический труд. В середине XV века, рассчитав движение планет и изучив Святое Писание (он, кстати, был епископом), учёный пришел к выводу, что в 1588 году произойдут какие-то крупные катаклизмы. Может быть, случится природная катастрофа, а может быть — будет потрясена до основания Великая Империя. Точнее он сказать тогда не смог — звезды пока что дали лишь самые общие указания. Современников ученого 1588 год, понятно, мало интересовал. То есть предсказание было не конъюнктурным! Но так как слава его в дальнейшем только возрастала, то пророчество не забыли и ждали его осуществления. И вот в 1588 году погибла «Великая Армада» — огромный флот, построенный с крайним напряжением сил и двинутый испанским королем Филиппом II против Англии, в отместку за налеты английских корсаров на испанские владения в Америке и помощь мятежным Нидерландам. Все сочли, что предсказание сбылось на славу. А с небом не поспоришь! Филипп II, правда, попробовал. Накануне похода Армады он сажал всех вспоминавших Региомонтануса астрологов в тюрьмы. А во всех церквях было зачитано, что их пророчества приравниваются к колдовству (а это пахло судом инквизиции). Но делу все это не помогло — звезды сработали.
При желании, а оно у многих современников было, действительно можно увидеть в гибели «Великой и Непобедимой Армады» вмешательство высших сил. Когда этот огромный флот отплывал, очень многие считали, что дни елизаветинской Англии сочтены. А все кончилась ужасающим разгромом испанцев, при минимальных потерях у англичан. Испанцы потеряли тогда 10 тысяч человек. А англичане 400! Этот поразительный результат пытались объяснить морским искусством елизаветинских корсаров (её «морских псов», как тогда говорили), превосходством британской артиллерии (количественным и качественным), патриотическим подъемом, охватившим Англию. А позднее, в марксистской историографии, объясняли исход борьбы тем, что Англия уже начала развиваться по капиталистическому пути, а Испания оставалась феодальной. Все это, однако, было не главное. Дело было решено плохим командованием у испанцев. Старый, прославленный испанский адмирал маркиз де Санто-Крус умер накануне похода. И король Филипп II назначил на его место герцога Медино-Сидония. Тот ничего в морском деле не смыслил и был человеком нерешительным. Некоторые историки признают, что при снаряжении Армады он проявил способности администратора. Но ведь не воина и не морехода! В распоряжении короля были явно лучшие кандидатуры, и тайна этого назначения до сих пор не разгадана. А где тайна, там и раздолье для мистики.
Впрочем, уже среди современников были люди, искавшие земные объяснения этого странного назначения. Например, предполагали, что герцог — внебрачный сын короля. Так это или нет, но командовал он очень плохо. Поначалу все складывалось для испанцев удачно. В частности, ветер сперва был благоприятен для атаки на Англию (а в эпоху парусного флота это было очень важно). И другие обстоятельства складывались для испанцев хорошо. Но герцог всем этим не воспользовался. Несмотря на призывы своих капитанов, он, не считаясь ни с чем, педантично исполнял данные в Мадриде инструкции. И удача отвернулась от испанцев. «Пришла, увидела, убежала» — иронизировали англичане по поводу «Армады» (звезды? воздаяние Господне за антисемитизм?). Кстати, Англию до разгрома «Армады» великой державой не считали — колоний еще не было, а Шотландия была отдельным королевством. Испанцы называли Елизавету I Английскую «женщина, владеющая только половиной острова».
Но затем пришла эпоха Просвещения, и «звездная теория» перестала удовлетворять людей. Да, в конце концов, как ни важна была гибель Великой Армады, она была, все-таки, не единственной неудачей Испании в конце Средневековья. Стали думать и о других причинах, долгодействующих. Думают и до сего дня. Но первое, что бросилось в глаза историкам, — огромный вред от изгнания евреев и арабов (и от тайной их эмиграции). Это и вообще было вредно для экономики, и оказалось в 100 раз вреднее из-за того, что происходило это на фоне великих географических открытий. У каждой медали есть две стороны — освоение огромных территорий и вывоз оттуда сказочных богатств требовало много людей. Так же, как и защита этих территорий от других европейских хищников. Французский король прямо заявил, что он хотел бы поглядеть на завещание праотца нашего Адама, где там сказано, что Новый Свет должен принадлежать только испанскому королю. А сколько людей требовалось для обслуживания кораблей и их строительства! Португалия почувствовала это еще раньше Испании. А ведь все тогда изготовлялось вручную. Людей надо было много. А они все оказались за океаном или на кораблях. Естественный прирост населения был невелик. Из-за высокой смертности, ухода в монастыри и безбрачия католических священников. Но дело было не только в нехватке людей, как таковой. Исторически в Испании сложилась такая ситуация, что почти вся предпринимательская деятельность была в руках евреев (и маранов). Испанский «старый христианин» должен был учиться этому с нуля. А он не проявлял к этому желания — слишком велик был соблазн быстро и «по-благородному», то есть с оружием в руках, разбогатеть за океаном.
Впервые на мечты и планы значительных групп людей оказывала влияние не только устная молва, но и печатное слово. Спрос рождает предложение. И в испанских книжных лавках повествования о Новом Свете — воспоминания участников реальных событий и легенды о ещё не открытых, таинственных, сказочно богатых странах — начали уже в середине XVI века теснить рыцарские романы. Золотой мираж манил испанцев за океан.
Успех в Америке выпадал далеко не всем, и чем дальше, тем это случалось реже, но очень быстро сложился стереотип «благородного» поведения. В этот стереотип не входила ни рутинная работа, ни предпринимательство. А очень многие из тех, кто это умел и знал, были или изгнаны, или бежали. И получилось так, что экономика пиренейских стран оказалась подорвана именно великими географическими открытиями. Все, что смогли организовать испанцы, кстати при некотором участии маранов (см. главу 44) — это перекачивание золота, серебра, жемчуга, изумрудов и т. д. из Южной Америки в Европу. Но и только. Сами производили все меньше. Некому было работать, некому было и использовать эти средства для развития экономики. И злато-серебро уходило из почти ничего не производившей страны за рубеж, в обмен на товары. Для Европы в целом приток драгоценных металлов из Нового Света был важен. Для Испании — он оказался бесполезен.
Так как Испания мало что вывозила и за все платила звонкой монетой, то, со временем, в мире стало обращаться огромное количество испанской монеты — пиастров и дублонов. Не просто так попугай одноногого Сильвера из «Острова сокровищ» кричит: «пиастры, пиастры!» Это до конца XVIII века была «всесветная монета» (как говорили позднее в России). Надо еще заметить, что попадало испанское серебро и золото не только в Европу. Страны Азии, особенно развитые — Индия, Китай тоже могли многое предложить. И туда уходило не меньше половины драгоценных металлов, поступивших из Нового Света.
Уже в начале XVI века в испанской экономике наблюдалось тревожное явление — перегонное овцеводство начинает развиваться быстрее земледелия, ибо эта экстенсивная отрасль требовала меньше рабочих рук[40]. Эта тенденция все усиливалась в последующие века — огромные стада овец (принадлежавших корпорации скотоводов — Месте) перегонялись с севера на юг Пиренейского полуострова и обратно. Овцы съедали все, что можно, на своем пути и разбивали в пыль почву миллионами копыт. Так Испания превратилась в сырьевой придаток более развитых стран Европы, вывозя почти исключительно шерсть. И весь ее экспорт покрывал не более 20 % импорта. Выручали, до поры до времени, сокровища Нового Света, максимальный приток которых пришелся на конец XVI века. Выручать-то выручали, но, тем самым, консервировали сложившееся положение, лишая общество стимулов к переменам. Жизнь за счёт американских сокровищ становилась для Испании привычной.