Под утро подъезжаем к городку, место расположения батарей ПТО знаем благодаря Онищуку, и потому берем в клещи, Т-34, Т-28 и БТ идут справа и слева. На танках сидят пехотинцы, их задача прикрыть, когда нужно, танки от вражеской пехоты. Правая группа движется по полю ржаному, а левая по свекольному, к взаимной нелюбви двух стран скорей всего добавятся еще и потери от урожая ржи и свеклы. По центру двигаются тихоходные Т-26 и за ними Т-III и Т-IV, и первым же выстрелом вражеского ПТО остановлена головная машина, экранирование не помогло. Пехотинцы сыпятся с танков и короткими перебежками идут вперед, на дистанцию ближнего боя с немецкой пехотой прикрывающей ПТО. Сразу же начинают огрызаться наши танки, полтора десятка стволов закидывают позиции батарей осколочно-фугасными изделиями СССР и Третьего Рейха. Немецкие артиллеристы отстреливаются, останавливают еще один Т-26 и стремительно несущийся на врага БТ, на инсинуации гитлеровской военщины залпом отвечают несколько танковых орудий, и батарея скрывается в осколках, в дыму и пыли. Пока дым и пыль развеялись, стремительные БТ уже ворвались на территории батарей и начинают утюжить позиции, за ними туда врываются остальные танки, боевое охранение немецких артиллеристов также сильно пострадало от курсового огня пулеметов.
Батареи ПТО действительно оказались сборной солянкой, обломки 37-мм[152] соседствовали с 50-мм[153], присутствовали две 75-мм[154] и даже две вообще экзотические французские пушки[155].
Потом мы выяснили, что эти двенадцать орудий вывезены с заводика, ремонтировавшего артиллерию, побитую РККА, на нем (на заводике) мы потом нашли и наши орудия «сорокапятки», но для них не было боеприпасов (да и ремонт не кончен), потому немцы и вывели в поле только эти пушки. С западной стороны города вошли наши пехотинцы, доставленные на грузовиках под охраной БА-10 (и простых, и с блиц-моторами) да ганомагов. Под прикрытием тех же бронированных транспортных средств пехотинцы начали оккупировать (вообще-то освобождать) Збышкув (под руководством Абдиева).
Покончив с ПТО и боевым охранением артиллеристов, наша группа так же стремительно вошла в город, впереди бронированным кулаком идут танки, за ними пехота и две косилки. Остатки гарнизона (как недобитые в боевом охранении, так и оставшиеся в городе) в панике покатились на запад. Но там их тепло, с истинной евразийской щедростью (на пули, снаряды и мины) встретили бойцы под руководством Ержана. Гарнизон Збышкува и так был чуть больше роты, встреча на въезде в город личного состава гитлеровцам не прибавила, и через полчаса с фашистами было покончено.
Началась зачистка, штурмовые группы при поддержке танков, БА-10 и ганомагов расползлись по городу, очищая его от представителей «высшей, белой и пушистой местами расы». Через два часа все было чисто, может, какие буржуины и ушли, но это уже не играет роли. Неожиданно встретили целую толпу белорусских евреев, фашисты переправили их в Польшу для отправки в гетто, мы братьев-семитов освободили, но что с ними можем сделать? Чем мы можем им помочь, тем более в основном это старики, женщины, дети. Поэтому Круминьш популярно рассказал иудеям, что их ждет в гетто, и предложил скрыться. Евреи, как и остальные национальности, не особо верили в звериную сущность гитлеровского режима, в концлагере (в гетто, в тюрьме) веры, конечно, прибавлялось, но, увы, выхода уже не было, кроме как через расстрел или крематорий. Вот я лично и попросил Артурчика как можно доступней объяснить братьям-евреям, что именно надо ждать от «нового порядка». Евреи, осознав всю полноту опасности, ушли на восток, к мосту, пришлось им выдать полтора десятка немецких винтовок и по полсотни патронов к ним, ну пусть попробуют через леса дойти к нашим, к РККА. Если обходить города, деревни, станции и дороги лесами, то это теоретически возможно.
Штаб (я и Бусинка) обосновался в экс-немецкой комендатуре, сюда поляки стали приводить выловленных немцев, вскоре наш улов увеличился на пять душ ариев, а потом и вовсе ко мне пришел разряженный, как наследник престола, некий полковник Станислав Вишневецкий, главный здешний аковец[156], с официальным визитом. Ой, простите, аковец появится лишь в 1942 году, пока это был «Союз вооруженной борьбы»[157], затем ко мне пришел Зденек Шиманский, глава местного представителя «Спартакус»[158].
Давайте расскажу по порядку, зачем, господа-товарищи поляки, они приходили, сидим, значит, с Анютой, целуемся, тут стук в дверь, и мы порскнули на безопасное расстояние друг от друга.
– Здравствуйте, панове, позвольте представиться: полковник армии Речи Посполитой Станислав Вишневецкий.
– Здравия желаю, пан полковник, проходите, садитесь, слушаю вас?
– Я полномочный представитель Польского правительства в изгнании, в данном городе, и дозвольте поинтересоваться, на каком основании вы, панове, оккупировали город?
– Во-первых, пан полковник, мы не паны, а товарищи, кроме, того, мы не оккупировали город, мы освободили его от немцев, кстати, которых ваше правительство и привело в страну. Куда мы дальше пойдем и зачем мы тут, объяснять вам, пан экс-полковник, не собираюсь, ваше правительство вы сами назвали правительством в изгнании. Тем более мы не воюем с поляками, вне зависимости от их политических взглядов, мы воюем с нацистской Германией, вы бы еще у немецкого коменданта спросили, на каком основании он тут комендантом был.
– О Матка Бозка Ченстоховска, какой-то паршивый капитан смеет мне грубить, какой-то хам, нижний чин! – Эта гнида решила, типа, рисануться перед Бусинкой?
– Капитан НКВД, на общевойсковые звания это подполковник, так что ваше благородие я, фильтруйте базар пан или пропан. За паршивого могу и в харю дать, и на дуэль вызвать, тем более оскорблен я и выберу ППШ, ищите потом второй ППШ по всей Польше, или просто уши надеру. Кроме того, у меня под командованием дивизия бесстрашных бойцов, а у вас пшеко-пшик с дыркой от бублика стоят в строю, а командует ими мертвого осла уши по фамилии Рыдзы-Смыглы, причем откуда-то из Лондона. Где легионы Пилсудского, где ваша армия, где ваша независимость, пан полковник? (Я не капитан НКВД, я капитан войск НКВД, но пан полковник не в курсах.) Кроме того, может, нам проверить, чем вы занимались в 1920 году? Я предположу, что вы военный преступник и виновны в гибели советских военнопленных, попавших к вам во время битвы за Варшаву? Может, вы еще активно сотрудничали тут с гитлеровцами? Или, может, вас нашим украинцам отдать, они очень неровно дышат на политику полонизации-пацификации[159] на «кресах»[160]. Тем более вы полномочный представитель правительства, что полонизацию осуществляло. Ну как вам перспектива? Не хотите получить ответку украинизацией за полонизацию? И что за тон разговора перед товарищем Бусенко, она же дама.
Пан Вишневецкий сперва покраснел, потом посинел, побелел, побагровел, посеробуромалинел и, сморщив свое лицо, стал гавкать:
– Как полномочный представитель Польского правительства в изгнании и как местный командир «Союза вооруженной борьбы» приказываю вам оставить город в течение шести часов.
– Во-первых, ваша армия и правительство капитулировали перед Германией, следовательно, для меня они не существуют. Во-вторых, данная территория включена в территорию Третьего Рейха как генерал-губернаторство и независимой не является априори, профукали вы и такие, как вы, независимость Польши. Потому ваши приказы я не собираюсь выполнять, у меня есть мое командование, то есть мой непосредственный командир, народный комиссар Внутренних дел товарищ Берия, вот его приказы я выполнять ОБЯЗАН. А ваши утверждения, как и ваше звание, на данный момент НЕЛЕГИТИМНЫ. Если у вас есть какие-либо конструктивные предложения, я согласен выслушать, если нет, то честь имею, пан полковник. Вы еще солнцу прикажите погаснуть. А может, позвать-таки Чеботаренко, Прокопюка, Галия и Кушнира или вот товарища военветврача Анну Бусенко, их отцы сильно пострадали от полонизации, и эти украинцы так поляков вашего сорта теперь не любят…
Полковник посмотрел на меня испепеляющим взглядом, более теплым взглядом глянул на Анютку, хонор польски переполнял его, и он, развернувшись, ушел, ну и, как говорится, большому кораблю – большого поджопника, для разгона. Но нет, пан полковник самостоятельно испарился, пинка не потребовалось. А я бы дал, я парень щедрый, смыглорыдзых не люблю, зато на пинки тароват[161], да вот перед Бусинкой неудобно хулиганить.
Прошло полчаса, бойцы под руководством командиров занимались сортировкой трофеев, я же составлял донесение в Центр (щупал коленки Бусинке). Тут ко мне опять постучали:
– Разрешите войтить, товарищч командир? Дзень добры пани!
– Заходите.