— Отведи басурманина во дворец, ключницу покличь. Передай, я до вечера приютить велела.

— Пересвет я, княжич Елецкий, — поторопился представиться паренек и поклонился: — Все исполню в точности, княгиня!

— Поспешай, — милостиво махнула рукой Елена и тут же отступила к мужу.

В Новгороде ее чтили, слушали и опасались даже сильнее, чем самого правителя. Ведь тот половину времени пребывал в походах и разъездах. Княгиня же оставалась здесь всегда. Причем — со всей полнотой власти. Коли прогневается — судьбу любую скомкает, словно тряпку, и в окошко выбросит. Князь же в заботах своих о том даже и не прознает.

Княгиня крепко взяла мужа под локоть и вскинула подбородок — ей такое положение нравилось. Ей кланялись все, она — никому. Ее боялись, она — никого. Перед ней раболепствовали, ловили ее взгляд, каждое слово, стремились исполнить желание — ей же требовалось только карать или миловать. Оставалось только одно, совсем слабое разочарование: подняться выше было уже некуда. Она — императрица!

Все, что теперь оставалось бывшей невольнице — так это как-то подтверждать свой титул правительницы половины мира. Заказывать себе лучшие наряды и украшения, присутствовать на обедах и приемах, строить новые дворцы.

С дворцами получалось пока что хуже всего. Переделывать новгородский — бывшее Амосово подворье — она не могла, поскольку обитала в нем с мужем и челядью. Разве только новый строить — но новый имело смысл возводить в новом месте, в новой столице, где-нибудь дальше на западе, куда быстро сдвигались границы многолюдной державы. Выбрать город, созвать розмыслов, определить место, составить план…

Между тем Егор о сих важнейших делах даже не задумывался, полностью посвящая себя глупому кузнечному баловству, тренировке ватажников, переделке кораблей и возков под новые пушки, отправке рудознатцев в верховья Камы и Печоры, строительству плавильных печей и обучению боярских детей.

Хотя зачем помещиков и простолюдинов куда-то посылать, учить или тренировать? Пару смердов запороть, пару бояр поместий лишить — остальные сами все сделают, только приказывай!

С этими императорскими заботами великая княгиня и отстояла всю службу, погруженная в себя, толком ничего и не услышав, даже не заметив стараний митрополита. Распрощалась с четами княжескими, села в поданные сани, каковые и доставили их с мужем во дворец. Где Егор, едва войдя в жарко натопленную княжескую половину, скинул шубу на руки дворне, наскоро поцеловал Елену в щеку и тут же скрылся в «черной комнате», как прозвали слуги просторную горницу, выбеленные стены которой были расписаны собственноручно повелителем: синими линиями — начертаны реки и озера, коричневыми — горы, черными — болота, зелеными — моря и океаны. Кроме того, карту известных земель покрывала россыпь красных точек: кружки — крупные города, точки — просто поселения, пунктир — важные торговые пути с прямоугольниками — волоками, треугольниками — порогами и линиями — мостами.

Именно здесь великий князь принимал всякого рода черный люд: купцов, ремесленников, рудознатцев, казенных посыльных. И после каждой встречи на стенах добавлялись новые значки, отмечая новые месторождения, вновь появившиеся волоки или каналы, или поселки, ранее неизвестные, а теперь описанные неким купцом или посланником, а зачастую — и получившие небольшое отделение великокняжеской казны, либо с подьячим, но куда чаще — с местным бюргером, достаточно умным и богатым, чтобы заключить договор с императором и стать частью единой денежной системы государства, обеспечив себе и своим потомкам безбедное будущее.

— Я пришлю позвать тебя к ужину, — смиренно сказала в спину мужа княгиня, позволила набежавшим девкам снять с себя шубу, платок, кокошник, оставив на голове только жемчужную понизь, а на плечах — бархатное платье с золотым шитьем.

Она направилась было в свои покои, но тут перед ней упал на колено боярин в зипуне, сорвав с головы шапку:

— Я выполнил твое повеление, госпожа!

— Сколько тебе лет, мальчик? — остановилась княгиня.

Теперь, когда лицо служивого больше не скрывали ни высокий меховой ворот, ни глубоко сидящая шапка, стало видно, что это совсем еще ребенок.

— Пятнадцать, госпожа! — ответил тот, склонив голову еще ниже.

— Врешь, поди? На вид больше тринадцати не дашь!

— Моих лет вполне хватает, великая княгиня, чтобы восхититься красотой твоей непостижимой, статью и обликом, глубиной глаз прекрасных, разлетом бровей соболиных, жемчугом зубов белоснежных за губами рубиновыми…

— Ты же даже не смотришь на меня, паршивец! — возмутилась Елена, хотя и ощутила, как по телу ее пробежала горячая волна удовольствия от наполненных страстью слов.