9

Малышка Гюнхиль стояла в самом дальнем от стола углу и качала фарфоровую куклу в богато расшитом платье, но с грустным взглядом. Длинная белокурая коса Гюнхиль доходила ей почти до пояса и заканчивалась белым бантом. Когда девочка шла, коса качалась, как язычок колокольчика. Ей недавно исполнилось десять лет, и она больше не посещала школу: учителя устали слышать молчание в ответ на свои вопросы и посоветовали родителям оставить затею со школьным образованием Гюнхиль. Ее не интересовали ни уроки, ни одноклассники, ни собственная семья, ни игры – ничего, кроме грустной фарфоровой куклы, которая чем-то была похожа на нее. Даже двум старшим сестрам не удавалось вывести ее из оцепенения. Врачи говорили, что физически она здорова, но разум – слаб. У ее матери всякий раз замирало сердце от мысли, что Гюнхиль может закончить жизнь взаперти в одном из тех мест, о которых рассказывали с ужасом и тревогой.

– Мне всё равно, даже если дочка никогда не поговорит с нами откровенно! – призналась однажды Хельга супругу. – Я всегда буду любить ее, так же как и других дочерей! Видишь, как она сосредоточена, когда смотрит в окно или укачивает куклу? Она как будто в недоступном нам мире! И мы никогда не узнаем, каково ей там! Но если и так, если такая у нее судьба, то это ничего не меняет! Я буду с ней до конца!

Хельга наивно и простодушно верила, что любовь и поддержка семьи смогут излечить болезнь, название которой неизвестно даже врачам. Мать приняла Гюнхиль такой, какая она есть, не задавая вопросов и не заглядывая в будущее. Однако Пелле с каждым днем всё больше убеждался в том, что странное поведение дочери – проявление неизлечимой болезни. И хотя он еще надеялся, что с возрастом всё пройдет, надежда постепенно угасала: Гюнхиль и в самом деле была непохожа ни на одну из своих сестер. Внешне – обычная девочка, но как сильно она отличалась от сверстниц! Пелле никак не мог понять, в какой момент всё пошло не так. Может, причины и не было, как и их с супругой вины, и он напрасно пытался ее отыскать. Возможно, это просто болезнь, «туман в голове», как сказал доктор Олофсон. Потеря разума. Так кто-то лишается слуха и половины лица в военном сражении.

Туман – точь-в-точь как тот, что каждое утро поднимается над проливом, – завладел мыслями его дочери, и не было на свете силы, способной его рассеять.

Пелле стал брать Гюнхиль на остров в первый понедельник каждого месяца. Началось это с того, что однажды она сама запрыгнула в лодку и Йолсену пришлось взять дочку с собой. Ей нравились эти прогулки, когда от дыхания ветра ее щеки становились розовыми, а в глазах загорался, казалось, забытый огонек.

Возможно, это была всего лишь ложная надежда родителей, но даже такая надежда лучше, чем ничего.

На острове Гюнхиль обычно садилась на камень, гладила куклу, смотрела на волны и проходящие мимо лодки и корабли. Иногда она наблюдала за полетом кулика-сороки – до тех пор, пока тот не нырял, скрываясь под водой. А потом отец звал ее, и всякий раз она шла по узкой тропинке, ведущей к маяку, и входила в деревянную хижину смотрителя, наполненную запахом дыма и пылью. Девочка садилась за стол, где ее уже ждали чай, бутерброд с сыром или вяленое мясо.

Она часто останавливалась у входа и гладила козу, которую Арне привез на остров, но почему-то так и не дал ей имени. Гюнхиль угощала ее травой, смотрела, как та жует, или собирала цветы, изучая их долгий аромат. Любила она и постоять у курятника, пугая кур цоканьем и забавными стишками. Гюнхиль сама их сочиняла. Ее мысли были непонятными, но явно добрыми. Такие простые мысли, как о них отзывался Пелле, но тут же добавлял, что простота не является ни глупостью, ни грехом.

Гюнхиль сидела в дальнем углу и наблюдала, как Арне подливал яблочный сок, общаясь взглядом с ее отцом.

Смотритель не забыл тот день – словно из другой жизни, – когда она стояла на дороге. Никто прежде так спокойно не разглядывал его иссеченное лицо. Арне не понимал, почему эта маленькая молчаливая девочка с равнодушными глазами смотрела именно так. Была в ней какая-то тайна, прозрачность и тонкость, скрытая от людей, которые считали, что у нее туман в голове. На самом деле они просто ничего не понимали. В тот далекий день Арне погладил девочку по голове с нежностью, на какую, как ему казалось, он не был способен.

Во время визитов на остров даже Йолсен становился немногословным, словно перенимая манеру Арне и Финна. Он садился за стол и молча принимался за еду. На прощание они поднимали бокалы, произносили: «Ну, будем здоровы!» – и торжественно выпивали что-нибудь безалкогольное. А потом пожимали друг другу руки с обещанием встретиться в следующем месяце.

Перед посадкой на лодку Гюнхиль всегда смотрела напоследок на остров и на Арне, который стоял на пирсе. Каждый раз он провожал их, глядя на лодку, пока та не скрывалась из вида.