Первое, что бросается в глаза — Лиза лежит на кровати. Спит, свернувшись клубочком, потому что когда дверь открывается, она никак не реагирует. Я делаю несколько шагов в направлении кровати и останавливаюсь. Долго ее не видел и кажется, что отвык, но на самом деле страшно. Лиза сильно похудела. Когда жила у меня итак была худой, а здесь кожа и кости. По плечам это вижу.

Решаю Лизу не будить и сажусь на стул рядом с кушеткой. С шумом втягиваю воздух и выдыхаю. Ребенка в палате нет. Я не сильно понимаю в этом, не уверен, что он в принципе тут быть должен. Возможно, у них отдельная палата и присматривают за ними нянечки. Клиника эта явно дорогая, частная, здесь может быть все иначе.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем Лиза открывает глаза и смотрит на меня. Несколько мгновений она никак не реагирует. Даже не моргает, просто смотрит, а потом закрывает глаза и открывает их снова. Смотрит. Не верит, что приехал? Так она же сама просила. Я бы не смог отказать ей. Не после того, как она сообщила про роддом. Признаться, я бы и в травматологию приехал, да в любое отделение. Я уже говорил, что любил в своей жизни не так часто.

— Привет, — говорю тихо.

— Привет, — по ее щекам скатываются слезы. — Ты приехал.

— Конечно. Стоило позвонить раньше. Сразу.

Она кивает и шепчет одними губами «прости». Я не знаю, почему Лиза мне позвонила. Понятия не имею, что могу сделать, поэтому не тороплюсь придвинуться ближе и как-то контактировать.

— У меня не получилось, — говорит она. — Не получилось доносить нашего сына до нужного срока.

У меня внутри все холодеет. Ребенка в палате нет, Лиза расстроенная, у нее глаза натуральным образом на мокром месте. Мысль о том, что с ребенком может что-то случится, заполняет меня изнутри. Я тоже начинаю нервничать, поэтому вопрос получается трудным:

— Он… в порядке?

— Он в инкубаторе! — восклицает Лиза. — Маленький такой, сморщенный. Слабенький.

Она начинает плакать, и я больше не могу сидеть на стуле. Иду к ней, забираюсь на безбожно высокую кровать и обнимаю Лизу. Изабеллой ее звать не получается, особенно в уме, как я не стараюсь перестроиться.

— Я только сегодня его увидела. Там и другие детки есть, поменьше, но мне все равно страшно, как он там.

Ловлю себя на мысли, что совершенно не знаю, как с ней разговаривать. Как спросить, почему она не позвонила раньше, чтобы это не прозвучало, как упрек? Как, скажите, это сделать? У меня не выходит, хотя я стараюсь придумать вопрос. Даже шутки изо всех сил придумываю, но вслух говорить нечего. Так и молчу.

— Отец не знает, что я тебе позвонила, — выдает Лиза.

— Расскажи мне все.

Вот так, кажется, неплохо. Я не давлю, не задаю лишних вопросов. Просто прошу, мать его, поставить меня в известность. Почему она не позвонила? Почему ушла, если оставила ребенка? Почему в конце концов изменила свое мнение и все-таки сообщила мне о сыне?

— Нечего рассказывать. Ребенка удалось оставить с трудом. Отец был против, настаивал на аборте. Нет, ты не подумай! — она утирает слезы. — Никто меня насильно на аборт не тянул, но разговоров поучительных было много. Все старались, но у них никак не выходило. Я решила, что оставлю, грозилась, что расскажу тебе. Папа потом сменил пластинку, заботой и вниманием окружил, но потребовал, чтобы ты не узнал. Я хотела рассказать, правда хотела, но…

Она запинается, я стараюсь не напрягаться, хотя ощущаю, что начинаю нервничать. Выпитый алкоголь немного напоминает о том, что я вообще-то с праздника и там, к слову, чуть не трахнул случайную женщину. Нереализованное сексуальное возбуждение не делает мне легче. Ни капли. Напротив, реагирую на все острее. И отца Лизы хочется впечатать в стену. Уверен, будь он здесь, я бы с трудом сдержался, если б вообще сдержался.

— Я боялась, Тарас. И сейчас боюсь. Отец для меня — целый мир. Я всегда могла на него положиться. Он тяжелый человек, сложный, настаивает, чтобы все было по его, но… он мой мир. Всегда им был. Я знала, что папа защитит, чтобы не случилось, поможет, придет на помощь. Остаться без него — сложно. Если бы я тебя не встретила тогда, то вернулась бы домой почти сразу, потому что я не привыкла к самостоятельности.