Мишка сел для разнообразия на нары и посмотрел на нас.

– Он, – кивок на меня, – на нашей КШМ снёс с дороги грузовик с пьяным водилой. Водила целенький, вытащили из машины, надели наручники и увезли. А Никиту еле из кабины достали, весь поломанный. Отвезли в Сороки, там оказали первую помощь, а оттуда вертолётом в Винницу, в госпиталь. Вот я возле него сутки и сидел. И думал только о том, что я скажу его маме, если он не очнётся?

Я слегка обалдел. Маме? Он что, знал? А Мишка посмотрел на меня и грустно улыбнулся.

– Всё нормально, Кит. Мы все знали, что она хотела тебя усыновить. И что ты отказался, тоже знали. И что всегда мамой её звал. Мы все это знали.

Я так ничего и не сказал. Слов просто не было. Мы были так уверены, что никто ни о чём не подозревает. Верно говорят, в семье ничего не утаишь. Полковник не дал нам углубиться в самоанализ.

– Значит, ты сидел в госпитале. И?

– И всё. Заснул на стуле, а проснулся уже здесь.

– Но сидел ты возле него сутки?

– Да.

– А здесь прошло, – полковник посмотрел на меня, – пять или шесть?

– Шесть.

– Вот! Почему?

Мишка вдруг разозлился.

– А я откуда знаю? Я что, Эйнштейн? Я знаю, что задремал в 2013 году, а очнулся в 1941-м. И мне так никто и не сказал, какое сегодня число!

– 11 августа.

Мишка задумался. Посмотрел на меня, снова задумался. Потом затряс головой.

– Так Клейст захватил переправы через Днестр или нет?

– Нет. Его задержали возле предмостных укреплений. Мы там были, помнишь? АППК и два пулемётных полукапонира.

– Так они же пустые были. Всех сил – отделение перед мостом да караул в ДОТе.

Ответил Мишке полковник.