Шумов действительно был рад встретиться с известными людьми прошлого, причем, сразу со многими и одновременно. Да и поговорить с ними за жизнь представлялось интересным занятием. Смущало Костю единственно то, что раньше все они казались живущими в разных временных потоках, а теперь выяснилось, что все они были ровесниками и даже знакомыми. Вот только их молодость… Ну, никак она не вязалась с политикой, по мнению Кости. По сути, все эти революционеры оказались вчерашними школьниками. Пусть и умными, энергичными и деятельными.

Вот только деятельность свою они направляли в деструктивном направлении. Костя помрачнел.

– Что ж. Раз узнали, нет смысла далее сохранять инкогнито. Но вернемся к обсуждаемой теме…

– И что же мы обсуждали? – поинтересовался Костя.

– Ну, как же! – Плеханов говорил с непонятным энтузиазмом. – Наши идеи! И их развитие в практическом, так сказать, смысле.

Косте сразу вспомнился едкий запах сгоревшего динамита и пыли. Он так и не смог узнать у Кибальчича – пострадал ли кто-нибудь во время взрывов. Не узнал Костя и о реакции властей: хозяин квартиры, где скрывались беглецы, упрямо отмалчивался, а выходить на улицу только ради новостей Шумов с Кибальчичем опасались. Изоляция почище, чем в тюрьме. Там хоть можно было бы расспросить казаков. А здесь – смотри в слепые окна двора-колодца, в который солнце никогда не заглядывает, и измышляй что ни попадя. Тоскливо.

Поэтому Костя и решил объясниться, чтобы раз и навсегда обозначить свою позицию:

– Я – против! Против террора, против насильственных методов, которые вы здесь пропагандируете. Вы же все умные люди. Почему же не можете понять и принять того, что я вам рассказываю? Вам не видна бессмысленность вашей деятельности. Это понятно, но для меня – неприемлемо. Я знаю – что получится в конечном итоге. Смею вас заверить – ничего хорошего. Ни для вас, ни для народа, ни для страны. Подумайте о России. Ведь мы все живем здесь. Кому будут на руку ваши теракты? Ужель мыслящим людям? Нет! Врагам! Которые спят и видят, чтобы страна наша стала вновь слабой, маленькой и легко принуждаемой к необходимым действиям. Необходимым, разумеется, сильным мира сего. В число которых нас никто не собирается включать. Неужели вы думаете, что взрывы усилят нас? Почему бы не приложить руки к чему-либо созидательному? Столько возможностей сейчас, столько шансов! Упустив хоть один из них, мы непременно отстанем. Понимаете?!

Костя перевел дух.

– А знаете, мы тоже против, – Плеханов обвел взглядом всех присутствующих. – Не правда ли?

Халтурин и Кибальчич синхронно кивнули.

– Так зачем я перед вами распинался? – обиделся Костя.

– Хотелось услышать ваши доводы. Так сказать, в чистом виде. Я смотрю, вы убежденный революционер, хотя ваши убеждения и строятся на несколько иной платформе, чем у нас.

– Я?! Революционер?! – у Кости глаза полезли на лоб. – Ну, знаете!

Но Георгий Валентинович пропустил возглас Шумова мимо ушей.

– Одно то, что вы знакомы с учением Маркса и интерпретируете его с несколько иных позиций, чем мы, заставляет прислушиваться к вашим словам. Понятно, что вы читали его в подлиннике. Но ведь ничто не мешает перевести его и внедрять революционные идеи в массы пролетариата!

– Да, действительно, – поддержал Степан Плеханова. – Нет у рабочих идеи, которые была бы им понятно и сплотила настолько, чтобы повести за собой.

– Куда повести?.. – убито отозвался Костя.

– К светлому будущему, разумеется, – Халтурин обаятельно улыбнулся.

Шумов уже не знал, что ему делать. Любое слово, которое он говорил, неизменно интерпретировалось с той точки зрения, которою он и в виду-то не имел.