– О, да! Одна твоя одежда чего стоит. Такую только в Сити носят. А люди из Сити, сам понимаешь, на монорельсах не ездят. А если уж едут, то по вполне определенной надобности – с деньгами расстаться. В пользу малоимущих. И малоимущими, как ни странно, обычно оказываются вполне определенные лица. С цепями. С битами. С ножами и автоматическими пистолетами. И неважно, как эти парни выглядят. Если ты на их территории, ты – законная добыча. Если ушел – им не повезло: лишились приработка. Зато возможность поживиться получили другие. Одетые немного иначе или с другими стрижками. Чисто формальное различие. Суть одна.

– Ты меня пугаешь? Или что-нибудь от меня хочешь? Почему ты разоткровенничался? Тебя самого не трогают?

Гоша пожал плечами.

– Ты не следишь за временем. Скоро шесть, конец свободного прохода. И ничего я от тебя не хочу. Просто в этом месте встретить обычного человека крайне сложно. Поговорить вдруг захотелось, понимаешь? А не трогают меня по совершенно банальной причине, – Гоша оттянул рубашку на груди и отпустил. – Вот по этой. Но ты, конечно, этого не помнишь. Общественные работы. Срок у меня пустяковый – всего три года. И если кто-нибудь совершит против меня противоправные действия, то будет иметь дело с государственным судопроизводством. Которое легко найдет виновника и вполне может впаять ему пожизненное за порчу государственного имущества. Вещь я, понятно?

– А если я оденусь так же, как ты? – в моей голове с поразительной скоростью стали возникать варианты.

– Тут две возможности, – Гоша остановился на очередной площадке. – Во-первых, взять ее неоткуда. А во-вторых, в такой одежде за окружную не пускают. Подходит полицейский, проверяет твой номер, сверяет с базой данных, и тут же наряд доставляет тебя в место постоянного пребывания.

Было понятно, что раздевать Гошу себе же накладнее: даже если меня сразу и не заберут за нападение, то предъявить номер я не смогу при всем желании. Нет у меня номера.

– Ладно, Гоша. Уговорил. Что первым подойдет, на том и поеду. Положусь на судьбу, а там уж как повезет. И куда.

Мы вышли на перрон, разделенный на две части прозрачной перегородкой. На ней же висело расписание. Большая красная стрелка указывала на то место, куда следовало засунуть карту оплаты. Интересно, где Шумов их позаимствовал? И будут ли они действовать? Проверим. Я вытащил одну из них, пихнул в щель картоприемника и приготовился ждать сокрушительной надписи: "Внимание! Ваша карта заблокирована!" Мы с Гошей одновременно наклонились к монитору, чуть не столкнувшись лбами. Однако через несколько секунд томительного ожидания появилась стандартная панель "Оплатить проезд". Мы разом вздохнули и выпрямились.

– Не ожидал, – прокомментировал Гоша. – У тебя карты нестандартной расцветки и рисунка. Наверно, ты их на заказ делал. Ну, плати, езжай.

Я нажал на экран, и высветились следующие меню: "Станция назначения", "Время отправления поезда". Названия станций, да еще транслитом, мало что мне говорили, я их быстро просмотрел, выбрал знакомое "Ozerki", а время отправления задал самое раннее.

– Долго еще ждать? – спросил я как бы сам себе.

Гоша уловил интонацию и ответил:

– Через пять минут. Первый поезд. Ну, ладно, бывай. Не встретимся уж.

– Почему это?

Гоша улыбнулся, тряхнул дредами и подмигнул.

– Вряд ли ты сюда еще приедешь. А когда меня освободят, и я вернусь в Сити, то не узнаешь.

Как призрак возник на пути поезд: бесшумно и почти мгновенно. Гоша потрепал меня по плечу, подтолкнул к открывшейся в перегородке двери, и я сделал несколько шагов к пустому вагону. Забрался внутрь и сел на ближнее кресло. Зеркальная с этой стороны перегородка не давала разглядеть происходящее на станции.

Поезд тронулся и мягко набрал скорость.

Изнутри вагон выглядел вполне прилично: ни "высокохудожественных" рисунков, ни глубокомысленных надписей, ни порезанных сидений. Даже бегущая строка в торце вагона не была заплевана жвачкой и исправно показывала время, название станции и прочую информацию, нужную для пассажиров. Я даже перестал беспокоиться: все Гошины предупреждения показались надуманными и чрезмерными. Понятное дело: где-то он преступил закон, пообщался в камере с какими-нибудь хулиганами и теперь превратно смотрит на мир. Я же внимательно изучал вид из окна, специально сев так, чтобы смотреть на город. Солнце отсвечивало в бесчисленных зеркальных поверхностях, словно включались лампочки бегущей строки, сигнализируя о чем-то важном, но совершенно непонятном.