На суше позвоночным было чем заняться. Триас знаменит возникновением первых динозавров и млекопитающих, пусть небольших размеров и в ограниченных количествах. Их преследовали огромные протоземноводные — темноспондилы. Внутриматериковая территория Пангеи была сухой и бесплодной: ей было еще очень далеко до буйной растительности позднего мезозоя. Но если Пангея была засушливой пустыней, то Панталасса от нее существенно отличалась.
Океаны триаса были очагом эволюционной радиации. Теплая вода окружала суперконтинент и прилегающие к нему острова, на полюсах еще не образовались ледяные шапки. В морях плавали первые морские пресмыкающиеся, появившиеся в раннем триасе. Аммоноиды быстро восстановились после почти полного уничтожения. Даже некоторые представители удивительных темноспондилов приспособились к жизни в море, что практически неслыханно для земноводных. В общем, в мире океана дела шли превосходно.
Морскому дну потребовалось больше времени, чтобы восстановиться, — возможно, из-за постоянной нехватки кислорода. Выброс вулканических газов, завершивший пермский период, заметно повлиял на климат Земли. Океанские воды, насыщенные углекислым газом и подогретые в результате парникового эффекта, затрудняли дыхание морских животных. Бактерии, которым хорошо жилось в низкокислородной среде, поддерживали условия, создавшие эту среду.
Головоногие (если они хотя бы чем-то напоминали своих современных потомков) были, вероятно, одними из немногих созданий, которые могли выдержать такую нагрузку. Современные наутилусы не только обладают необычной способностью свободно дышать при высоких уровнях углекислого газа, но могут также замедлять свой метаболизм в воде с низким содержанием кислорода. Еще они могут прокачивать сквозь жабры колоссальные объемы воды, чтобы извлечь из нее максимум доступного кислорода. У кальмаров тоже припрятана пара фокусов под мантией, особенно у двух видов — кальмара Гумбольдта и адского кальмара-вампира: когда кислород труднодоступен, они способны сокращать свои метаболические потребности[89].
Поскольку эта способность наблюдается и у современных наутилоидов, и у колеоидов, есть основания предположить, что по крайней мере некоторые из аммоноидов тоже умели справляться с низкими уровнями кислорода. Можно представить, что, когда в раннем триасе кислород стал поступать обратно в океан, древние головоногие были вполне к этому готовы и ухватились за первую же возможность воспользоваться ценным газом[90]. Большинству других животных, скорее всего, пришлось подождать, пока уровни кислорода не поднялись повыше, а наутилоиды и аммоноиды наращивали видовое разнообразие в течение всего триасового периода.
Однако даже головоногим в триасе пришлось несладко. Их развитие было отброшено назад в результате двух крупных вымираний, парочки вымираний поменьше и серьезного катаклизма в конце этого периода.
Причина массового вымирания в конце триаса неизвестна. Оно произошло чуть более 200 млн лет назад, спустя всего лишь 50 млн лет после Великого вымирания — может быть, и здесь постарались вулканы? Формирование базальтовых слоев, похожих на сибирские базальтовые траппы конца пермского периода, совпадает по времени с вымиранием в конце триаса. А нам известно, что, когда в результате вулканической активности поднимается глобальная температура и, возможно, кислотность воды в океане, животным приходится терпеть разнообразные невзгоды. Существа с чувствительной физиологией могут сразу же погибнуть от изменений в окружающей среде, но помучиться приходится и тем, кто может выдержать жару и снижение уровня pH. Для поиска брачного партнера морские животные часто полагаются на химические сигналы, передаваемые через воду, а когда меняются ее свойства, может нарушиться и передача сигналов. Таким образом, некоторым видам больше не удается размножаться, и их настигает, по выражению палеонтолога Дэвида Бонда, «смерть от безбрачия».
Причины вымирания в конце триаса неизвестны, но его последствия были колоссальными. Погибло большинство доминантных хищников на суше, в том числе темноспондилы и их крокодилоподобные родственники, и в результате освободилось место для динозавров. В морях от наутилоидов остались одни наутилиды — единственная небольшая линия, которая впоследствии породит современных наутилусов. С тех времен и до наших дней наутилиды передвигаются неспешно, растут медленно, отращивают толстые раковины и откладывают крупные яйца, полные желтка.
Что касается аммоноидов, почти все они вымерли в конце триаса: ученым пришлось потрудиться, чтобы найти хотя бы один вид, доживший до юрского периода, — впрочем, если судить по ныне существующим потомкам, их явно было несколько. Кто бы ни были эти выжившие, их мелкие яйца и быстрые темпы роста помогли им стремительно эволюционировать, став новой волной аммоноидов, приспособленных к новому морскому ландшафту.
Глобальная среда стабилизировалась — так что запасайтесь попкорном и усаживайтесь поудобнее, чтобы посмотреть церемонию открытия аквариума юрского периода.
Уход в оборону
Раньше головоногие считали рыб серьезными противниками, но надо признать, что эти хищники не шли ни в какое сравнение с морскими рептилиями, расплодившимися в юрском и меловом периодах. Аммоноиды всего мира теперь фигурировали в меню трех различных групп бывших сухопутных рептилий, независимо друг от друга вернувшихся в море.
Сначала появились ихтиозавры — «рыбоящеры» с крупными вертикальными хвостами, которыми они гребли, как рыбы, из стороны в сторону, четырьмя небольшими ластами, заостренными головами и практически отсутствующими шеями. Они выглядели и, вероятно, вели себя как дельфины (бич современных кальмаров). За ихтиозаврами последовали плезиозавры — с длинными шеями, маленькими головами и короткими тонкими хвостами, которые придавали им сходство с массивными длинношеими зауроподами, обитателями суши. Плезиозавры передвигались при помощи четырех крупных мускулистых ласт и, вероятно, охотились за мелкой и не слишком шустрой добычей. Но потом у некоторых плезиозавров шеи стали короче, а головы крупнее, и палеонтологи (миллионы лет спустя) дали им такие видовые имена, как
Ихтиозавры начали сходить со сцены к меловому периоду, когда возникла третья группа рептилий — мозазавры, наделенные таким же, как у ихтиозавров, мощным хвостом. Вероятно, эти предприимчивые существа воспользовались освобождающейся нишей или победили еще остававшихся ихтиозавров в конкурентной борьбе.
Можно с достаточной уверенностью утверждать, что все эти хищные рептилии питались головоногими. В окаменелых желудках плезиозавров и ихтиозавров находили остатки раковин[91], а на окаменелых раковинах обнаруживались следы укусов мозазавров. На одной примечательной раковине видны следы укусов даже двух мозазавров — покрупнее и помельче. Один ученый счел это свидетельством того, что родитель обучал детеныша приемам охоты[92]. Звучит не слишком правдоподобно — по крайней мере, не более чем предположение, что два незнакомых друг с другом мозазавра разных размеров повздорили, вырывая друг у друга добычу.
Однако этот курьезный случай не может сравниться по нелепости с самой эксцентричной в палеонтологии историей о морских рептилиях и головоногих. Помните Марка Макменамина, палеонтолога, придумавшего название «Эдиакарский сад»? В геологических кругах он знаменит тем, что «выдает весьма спорные теории, — как говорит де Батс. — Он всегда немного перегибает палку»[93].
В 2011 г. Макменамин и его жена, Дианна Шульт Макменамин, объявили, что у них есть свидетельства существования огромного древнего головоногого, которого они нарекли «триасовым кракеном». Не сохранилось никаких окаменелых частей самого «кракена», но они считали, что он наловил ихтиозавров, а затем сложил из костей мертвых животных автопортрет. Такая трактовка основывалась на находках в особой скальной формации в Неваде, где были обнаружены окаменелые позвонки девяти крупных ихтиозавров, лежащие в два ряда: палеонтологи выдвигали самые разные гипотезы, пытаясь объяснить их необычное расположение.
Внутриматериковая ныне Невада 215 млн лет назад представляла собой дно мелкого теплого моря, в котором обитали не только всевозможные водные рептилии, но и разнообразные головоногие. По Западному внутреннему морю странствовали самые разные аммоноиды и колеоиды, но все они были небольших размеров — особенно по сравнению с 15-метровыми ихтиозаврами, которые, несомненно, с азартом охотились на раковинных головоногих.
Супруги Макменамин предположили, что в этом море также водился безраковинный головоногий моллюск достаточно большого размера, чтобы справиться с 15-метровым ихтиозавром. Этот «кракен», по их словам, видимо, убил ихтиозавров, полакомился их плотью, а затем, в порыве творческого вдохновения, разложил позвонки своей добычи рядами, напоминающими расположение присосок на его собственных гигантских руках.
От мягкотелых головоногих осталось крайне мало окаменелостей. Вне всякого сомнения, на Земле обитало гораздо больше видов древних осьминогов, чем тех, существование которых подтверждено ископаемыми свидетельствами. Но предположить, что по крайней мере один из этих видов был во много раз крупнее не только всех известных ископаемых, но и любого современного осьминога, все же слишком смело. «Это не наука, — говорит де Батс. — Мне всегда немного неловко, когда мы [палеонтологи] попадаем в новости с такого рода историями. Люди подумают — чем они вообще занимаются? Только и делают, что выдумывают бредовые идеи?»