— Нет, точно не токсикоз, — отвечаю уверенно, даже не зная, кого больше успокаиваю — себя или своего парня. — Наверное, что-то не то съела, — поворачиваю я голову, но от одного лишь взгляда на позеленевшего Арта становится еще хуже.

— Не стоило покупать те жареные крылышки, я сразу понял, что-то с ним не так, — стонет Артур, когда машина, набирая скорость, оказывается в стройном потоке автобана.

Шон открывает окно, жадно вдыхая холодный воздух. Кажется, ему становится так же плохо, как и нам. Ник же с совершенно невозмутимым видом бросает взгляд через плечо и тут же возвращается обратно к дороге.

— Почему опять ты один чувствуешь себя нормально? — начинаю стонать я, изнемогая от несправедливости, ведь Ник ел то же самое, что и все мы. Возможно, я параноик, но никак не могу отделаться от ощущения, что это неспроста. — Шон, — цепляюсь я за локоть парня. — Он нас отравил! Надо что-то срочно принять, чтобы замедлить распространение яда!

Ник на месте водителя едва сдерживается от смеха.

— Ты серьезно? По-твоему, я так непроходимо туп, чтобы отравить всех и сесть в ту же машину? Ты меня в очередной раз удивила, Ви!

— Прекратите! — раздражается Шон, явно устав от постоянных препирательств, но Ник его игнорирует:

— Просто мой организм не настолько изнежен, как твой, принцесса, а желудок, уверен, способен переварить даже железные крючья.

— Видимо, поэтому ты решил нацепить пару себе на лицо?

Он перестраивается, и не сбавляя скорость, резко входит в поворот, отчего мое сознание начинает терять равновесие с еще большей силой, а к горлу подступает комок, просящийся наружу.

— Прекрати! Ты можешь вести машину аккуратнее?

Мне так душно и плохо, что хочется уткнуться головой в чье-нибудь плечо и хорошенько разрыдаться.

— Я не расслышал извинений.

— Да пошел ты!

— Останови, — тихо просит Шон, и когда Ник прижимается к обочине, быстро выскакивает за дверь, согнувшись пополам.

— Мне тоже надо подышать! — Я открываю дверь и глубоко через нос вдыхаю аромат поля, мимо которого мы держим путь. Снег, внезапно начавшийся после обеда, крупными хлопьями опускается на лицо, застревая в ресницах и превращаясь в холодные капли на коже, приносит хоть какое-то облегчение.

Артур разваливается на заднем сидении подобно медузе, раскинувшей щупальца в разные стороны.

— Чувак, надеюсь, Ви ошибается, — говорит он. Ник, громко цокнув, отворачивается.

Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, делаю глубокий вдох и заставляю себя промолчать. Пока промолчать. Откинув ногу Арта, занимаю свое место. Шон возвращается изрядно потрепанный и бледный и, опустив стекло, кладет лицо на локоть.

Остаток пути похож на мутный туман из злости и тошноты, которые я одновременно испытываю. В опущенные окна дико врывается ветер, хоть на каплю успокаивая пульсирующую боль в висках и головокружение. Мы все дальше удаляемся от города — высокие дома сначала сменяются одноэтажными уютным райончиками, а потом и вовсе полями. Чем дальше мы движемся на юг, тем скучнее становится вид за окном. Когда мы наконец добираемся до места назначения, снег переходит в буран.