Семеновцы стояли около Бешенковичей – там, где Двина, текущая от Витебска к юго-западу, выполняет поворот направо, как солдат на плацу, и устремляется к Риге. За время недавнего отступления через всю Литву полк перенес много нужды. Красивые голубые мундиры обтрепались и выцвели. Половина пожалованных государем лошадей пала от весенней бескормицы и дурного обращения. Солдаты ходили угрюмые, офицеры – злые. Чтобы добыть квартиры, моей роте пришлось бы вместо знакомства выдержать рукопашную со своими, и я предпочел расположиться в полотняных шатрах, несмотря на сырость. Лето выдалось необыкновенно дождливым: с прохудившегося неба беспрерывно лилась вода, сделавшая дороги труднопроходимыми.
Ночевавшие под крышей не долго пользовались сей привилегией, потому что шведы возобновили наступление и ясно стало, что они идут не на Великие Луки, как одно время опасались. Предприняв марш на северо-восток, Карл мог бы отрезать от России новозавоеванные земли, однако он двинулся в сторону Москвы. Прямой дороге на Оршу и Смоленск, хорошо подготовленной нашей армией к обороне, король предпочел путь через Могилев, и Шереметев вынужден был подчиниться выбору противника.
Государь предписал генерал-фельдмаршалу не принимать генерального сражения в литовских землях, а засекать лесные дороги, вступать в малые бои и причинять потери неприятелю на переправах и в дефиле между нескончаемыми болотами. Позиция у Головчина, на берегу речки Вабич, текущей параллельно Днепру верстах в тридцати западнее, казалась подходящей для этих целей. Подходы к реке, немногочисленные и узкие, прикрыли вдобавок полевыми укреплениями. Дальний обход или серьезные инженерные работы со стороны шведов дали бы нам время сосредоточить войска, посему никто из генералов не видел беды в некоторой их растянутости вдоль речной поймы. Дивизия Алларта на правом фланге стояла в двадцати верстах от центра позиции – на случай, если движение к Могилеву окажется обманным и Карл попытается броситься на Оршу, оставив русскую армию выбираться из болот за его спиной. Гвардия находилась между Аллартом и Шереметевым в готовности поддержать того, кто будет атакован, и шансы на участие в бою расценивались мною высоко. Однако коварный супостат не дал подраться. Перейдя ночью реку и считавшееся непроходимым болото, король вклинился в предрассветных сумерках между фельдмаршалом и князем Репниным, занимавшим левый фланг. Солдаты Аникиты Ивановича после упорного, хотя нестройного боя отступили в лес. Заняв их место, шведы разделили наши войска надвое и вынудили отступать к Днепру разными дорогами, позволив соединиться только на другом его берегу. Неприятель занял Могилев и получил разом квартиры для отдыха, запас провианта и удобную переправу через Днепр.
Это был урок! Ни стремительный Меншиков, ни многоопытный Шереметев не смогли ничего противопоставить решительной и остроумной тактике Карла. А я – смог бы? Меня как-то особенно уязвляло, что нагнавший страху на пол-Европы швед несколькими годами младше меня. Трезво рассмотрев все обстоятельства баталии, ответил себе – да, смог бы. Не только на месте фельдмаршала, но и на собственном. Более того – обязан был.
Нельзя рассчитывать, что противник станет переправляться именно там, где жду его я со своей ротой. Но шведский король, верхом и со шпагой в руке предводительствующий солдатами и увязший в трясине по лошадиное брюхо, представлял цель столь завидную и легкую, что целая рота на него не нужна: хватило бы полдюжины стрелков, чтобы изрешетить его вместе с драбантами.
Если бы моих солдат заранее разделили мелкими группами по разным полкам – где бы король ни решил атаковать, всюду он получал хорошие шансы нарваться на пулю. Причем с такой дистанции, что шведы ни помешать, ни ответить не могли, разве что артиллерией.
Учитывая, что минувшая баталия не последняя, а привычка Карла выставлять напоказ свою храбрость перед солдатами неизменна, я счел необходимым поделиться этими соображениями с князем Голицыным и был удивлен неожиданно суровой отповедью с его стороны:
– Ежели пустим солдат вольно бродить вдоль всего фрунта, дабы пальнуть в чужого короля, вместо регулярного войска у нас будет черт знает что! Такого непорядка даже в казачьем таборе не дозволяют! Ты во французской армии служил или в ватаге разбойников? Если у Людовика так принято – не удивительно, что цесарцы с англичанами его бьют!
– Господин генерал, я же не предлагаю всем…
– Понятно, что не всем – одному себе привилегию получить желаешь! Другие – черная кость, а тебе в общем строю стать невместно! Сначала докажи на деле, что ты можешь вровень с ними биться, прежде чем об особых применениях говорить. Да и со стороны чести сия пропозиция не без изъяна будет…
– Вы полагаете меня бесчестным?
– Не толкуй мои слова криво, успокойся. Просто это не то, что бой на равных, лицом к лицу.
– В таком случае и артиллерию применять бесчестно, когда у противника ее нет?
– Ну, артиллерия – это другое… Ты лучше бы, чем диспуты о чести разводить, строевой экзерцицией занялся да роту в исправность привел! Спрашивать буду невзирая на ученость! Скоро государь приедет, ты мне полк не позорь. Стрелять твои молодцы умеют, а в строю – смотреть противно!
В моем чине не полагалось спорить с генералом, тем более когда он прав. Да, не хватало четкости движений, и вообще по красоте строя рота не могла равняться с другими: обычно солдат в гвардейские полки выбирают по росту, выправке и бравому виду, я же предпочитал грамотность, расторопность и меткость, пусть даже в ущерб иным качествам. Лишь горстка старослужащих имела мундиры, положенные гвардейцам по указу, прочие в ожидании вещевого довольствия ходили в простых, сшитых из дешевого некрашеного сукна. Честно говоря, семеновцы не очень-то считали нас за своих, трактуя скорее как приданных полку на время. За мною не числилось поступков, способных придать авторитет в глазах гвардейских офицеров. Пока человек не показал, каков он в сражении, боевым товарищем его никто не назовет.
Экзерцируя роту, я размышлял о новом circulus vitiosus, в коем отныне обречен был метаться, как мышь по дну кастрюли. Завоевать особое положение и получить дозволение на отличную от обыкновенной тактику можно было, лишь доказав на деле свои возможности; а как их докажешь, будучи прикован к месту в пехотной линии подобно Прометею, распятому на скале? Атака начинается чаще всего с трехсот шагов до противника, рота занимает по фрунту около тридцати. Поле боя – не плац, войска движутся не по линейке. Результаты нашего более действенного огня могут быть размыты, если пули рассеются на целый батальон шведов. Вдобавок Карл не любит долгой перестрелки: один-два залпа, багинеты примкнуть – и вперед, med Guds hjälp! Русская армия часто действует так же. Окажется ли преимущество в стрельбе достаточно заметным при этом способе боя – пока вопрос. Стать наравне с остальной гвардией – предел мечтаний для любого другого капитана – для меня было бы катастрофой. Чтобы оправдать сделанные расходы, надо показать двойное или тройное превосходство – не меньше, чем когда-то насчитал перед государем в нарвском замке.
В середине июля Петр – больной, отощавший и злой, как голодный пес, прибыл к армии. Шереметев получил выговор за расстроенное состояние полков, Репнина судили и разжаловали в солдаты за неудачные распоряжения в Головчинской баталии. Пополнение войск, снабжение и обучение рванулись вперед, как пришпоренная лошадь. Дисциплина ужесточилась до последней крайности: солдатам запретили отходить от лагеря дальше версты, офицеры то и дело проверяли роты, каждое утро войско поднимали чуть свет и строили на молебен, пароли менялись ежедневно и ради вящей секретности передавались изустно. Капитана князя Алексея Хованского едва не застрелили наши собственные часовые: сержант, обязанный доставить пароль, заглянул по пути в заветную рощицу, где прятались фургоны шинкарей, и вместо «Со святым духом» – «Уповаем» передал «Со святыми» – «Упокой».
Вопреки ожиданиям, Карл не стал сразу наступать на восток от Днепра, а надолго задержался в Могилеве. Похоже, он опасался трудностей с провиантом: на сотни верст по приказу царя разорили землю, равно свою и литовскую. Крестьянам велели прятать хлеб и уходить в леса, со всеми домочадцами и скотиной. Деревни сжигались нашей татарской и калмыцкой кавалерией, чтобы не оставить пристанища шведам. Такой беспощадный к собственным подданным способ войны вызывал у меня оторопь, пока солдаты из мужиков не объяснили: променять курную избу на землянку в лесу – разница небольшая, новый дом поставить нетрудно. Страшно остаться без хлеба после шведских фуражиров: тогда или по миру идти, или смерть – если всю округу дочиста обобрали и подать некому.
В Европе редко бывает, чтобы судьба армий до такой степени зависела от провианта: густонаселенная местность с хорошими дорогами представляет несравненно больше возможностей. Здесь же, казалось, линии снабжения, напряженные как струны, ведут главную мелодию войны. Могилев, самый большой город восточной Литвы, служил естественным местом сбыта для обширной сельской округи, еще не сплошь разоренной. Это кое-как покрывало текущие потребности армии Карла, но не позволяло сделать запасы для похода на Москву. Рассчитывать к востоку от Днепра на местные средства шведам не приходилось, и они об этом знали. Корпус Левенгаупта, неторопливо продвигающийся из Ливонии с огромным обозом и увеличивающий по пути свои хлебные богатства за счет жителей, мог бы помочь королю перейти полосу выжженной земли – но безнадежно опаздывал. Лето катилось к концу, а предпринять зимнюю кампанию в русском климате не осмелился бы даже такой бесстрашный полководец, как Карл.
Каждый день, бесплодно потерянный шведами, чуть отодвигал нависшую над Россией угрозу, но приносил новое разочарование мне: за два с лишним месяца военных действий не удалось ни разу увидеть неприятеля. Все оставалось очень и очень шатким. Блестящие результаты, показанные на стрельбище, доселе не получили подтверждения в бою. Малейшая неудача повергла бы меня в прежнее ничтожество. С неослабным усердием обучая солдат, я принужден был ждать баталии и не мог надеяться на мелкие стычки, какие имел во множестве за время баварского похода Виллара: здесь подобная «малая война» составляет обязанность легкой конницы, не имеющей подобия в западных странах. Пылкий юноша, мечтающий о военных приключениях, может исполнить свои мечты, если он калмык, башкирец или казак: им предоставляется наибольшая свобода действий (кстати, истинно римский способ – использовать федератов во вспомогательных войсках). Регулярная кавалерия действует крупными отрядами, требуя больше дисциплины и меньше инициативы. Пехотная служба для приключений на поле боя вовсе не оставляет места, превращая людей в детали механизма, одухотворенного волей командующего и дозволяющего определенную самостоятельность лишь военачальникам генеральских рангов, изредка – полковникам. Предприимчивость нижних чинов и младших офицеров может проявляться только вне строя, чаще всего в экспедициях за выпивкой и столкновениях из-за гулящих девок.