Глава 10

…Здравствуй, Аполлон! Во-первых, я тебя хотел еще раз поблагодарить за подарок. Твоя золотая кифара служила мне верой и правдой много лет. Все главные события Эллады прошли под ее аккомпанемент, боги и смертные внимали моему искусству и узнали о моем творчестве благодаря ей. Да что скрывать, я неплохо заработал, играя на ней, честное слово! Но, знаешь, время ведь не стоит на месте, Аполлон. Это для тебя, бессмертного, время бесконечно, а для меня, хоть я и сын бога, это совсем не так. Я кое-что изменил в кифаре, и теперь она может гораздо больше! Да, Аполлон, ее звук стал гораздо богаче, а две новые струны, что я добавил к твоим, дают ей силу и мощь.

Слыхал, у тебя было состязание, не так ли? С флейтистом Марсием? Да-да, я знаю, что ты его выиграл, конечно… Но молва говорит, что ты… словом как-то неубедительно, некрасиво получилось! Иначе зачем ты содрал с него с живого кожу? А она, скажу тебе по секрету, кожа эта, висит себе в пещере и каждому встречному-поперечному про ваше соревнование и рассказывает правду. Вот так, Аполлон.

Словом, у меня предложение: я тебя научу играть на этой новой кифаре! Ты всегда будешь победителем, Музы будут следовать за тобой по пятам, а имя твое как великого музыканта – Аполлона Мусагета – будет славиться в веках и эпохах. Негоже ведь великому богу равняться с простыми смертными! А ты взамен – поговоришь с Зевсом, чтобы он даровал мне бессмертие! Идет, Аполлон?

Вернувшись домой, Ник долго сидел, с трудом переваривая полученную информацию. Голова его была похожа на древний «Пентиум 2», в который кто-то по ошибке загрузил с десяток современных программ и пытается работать. «Компьютер» Ника временами подвисал и подтормаживал, не в силах осмыслить увиденное.

Сначала ему казалось, что все это какое-то недоразумение и телемагнат просто шалил, демонстрируя трюки и фокусы. Но знание подробностей, о которых было известно только Нику, и невероятная сила убеждения Мамина не давали ему покоя. Фигура человека в черной шляпе тоже вызывала у него немало вопросов. Он, конечно же, сразу вспомнил Моцарта и его «черного человека», который заказал композитору знаменитую заупокойную мессу. «А он ведь плохо кончил. Реквием был его последним сочинением. Нехорошо вышло… Этот сомнительный перец – олигарх просит песню… и гастроли какие-то. Правда, я все равно больше ничего не умею». Ник снова и снова воспроизводил подробности их встречи с Маминым. Его больше не тошнило, возможно, потому, что он, чтобы снять стресс, довольно активно продолжал поглощать виски.

Было уже довольно поздно. Ник расположился в любимом кресле перед большим трехстворчатым окном. Из полумрака комнаты окно казалось гигантской плазмой, на экране которой бесконечно крутился удивительно красивый мультфильм с падающими крупными снежинками. Глядя на них, Ник постепенно успокаивался. Алкоголь потихонечку делал свое дело. Ему всегда казалось, что хороший виски умеет создавать особую, неповторимую мягкую подушку, которая справляется с бессонницей и хандрой. Последнее, о чем он подумал, прежде чем уснуть, была мысль о волшебной гитаре.

– So, so you think you can tell, Heaven from Hell, Blue skies from pain… – «Pink Floyd. Не оригинал, но поет отлично», – это было его первой мыслью на грани пробуждения. Открыв глаза, он увидел, что на его уютном диванчике сидит недавний гость, здоровенный мужик в татуировках, в футболке с надписью «PEACE» и с массивными серьгами в левом ухе. В его ручищах была любимая гитара Ника, струны которой он ловко перебирал, аккомпанируя себе.

– Здра… здрассьте, – вякнул Ник.

– А чё – молодец! Гитарку-то хорошо привел в порядок, не стыдно в руки брать. Конечно, от родного инструмента мало чего осталось. Душа вот если только, – гость прекратил петь, не закончив первый куплет, и громко захохотал. – Где у тебя сигареты эти красненькие, что в прошлый раз курили?

– Вот, пожалуйста, – растерянный Ник пошарил по креслу, нащупал пачку и осторожно протянул ее гостю.

– Вот это дело, – воскликнул тот и с удовольствием задымил. – Ну что, наслушался сказок от Мамина?

– Да, – Ник пытался собраться с мыслями, не понимая, откуда его гость знает про эту встречу.

– Это я шучу так. Должен тебе сказать, брателло, что это не сказки. Почти все, что он тебе рассказывал, правда. И про богов, и про чудеса твои, и про гитарку! – он снова загоготал, схватил гитару и одним движением воткнул ее в стойку под ложкинскую картину.

– Он мне много чего наговорил, – Ник чуть осмелел. – А вы не врете?

– Ладно, недоверчивый ты мой, придется кое-что напомнить, – гость встал и взмахнул рукой, очертив в воздухе квадрат, становящийся на глазах Ника стенгазетой из его недавнего сна. Внутри листа что-то задрожало, разноцветные пятна, рисунки и фотографии стали смешиваться, а потом разошлись, и в образовавшемся просвете побежали картинки. Это было полноценное кино, только цвета в нем было маловато, будто оператор снимал его каким-то в хлам убитым гаджетом. Откуда-то появился звук, изображение прояснилось, и Ник увидел школьный коридор и себя, стоящего перед классной руководительницей. «Линник! Вместо аттестата получишь справку, понял? А после школы Родину защищать пойдешь! Если, конечно, для тебя наша страна – Родина!» – услышал Ник злобные вопли. Знаменитая бородавка на ее носу прыгала в такт этим крикам, ему даже показалось, что он снова чувствует противный запах немытых волос. Затем картинка сменилась другой: Ник увидел себя стоящим на школьной сцене с «Орфеем» в руках.

«Ух ты! Это же „Чикатило“, я и забыл про эту песню», – подумал Ник. Картинка снова сменилась. Жуткий женский крик, звуки глухих ударов, падения, мельтешение каких-то теней, руки, ноги – кадры сменяли друг друга ежесекундно. Ник сумел рассмотреть в полумраке лежащее на земле тело, но изображение пропало, словно его резко смахнули с экрана.