– Но я же не могу раздвоиться! – в растерянности воскликнул государь.
И тогда я поведал свою главную хитрость.
– А тебе и не надо этого делать. Великий Царь. Твое дело – царство свое спасать в трудную годину. А мужицкое восстание предоставь Емельяну. У него это здорово получается.
– Но кто ему поверит? – недоумевал повелитель. – Народ-то поднимается за истинного царя.
Пугачев и сам пребывал в великой растерянности.
– Можно попросить тебя, Великий Царь, снять твой золоченый халат и чалму.
Государь, недоумевая, выполнил мою просьбу.
– А теперь ты, Емеля, примерь-ка царский наряд, – велел я Пугачеву.
Тот, перекрестившись, переоделся.
H тут все собравшиеся ахнули. На нас глядел сам Великий Царь.
– Брови сильней нахмурь, гнева в глаза добавь. Патлы да бороду подстричь, и сойдешь за царя. Все равно в России мало кто нашего государя в глаза видел. Возьмешь один из уцелевших конных отрядов и валяй на свой Дон. А по дороге народ больше баламуть, чтобы Катькины армии посильней потрепали. А мы уж с настоящим царем да с другим отрядом подадимся в Тобольск В такое время государь нужен в столице. H противнику на два фронта разрываться будет тяжелее. Глядишь, и выстоим, – закончил я.
Одолеваемый сомнениями, повелитель все ж благословил своего двойника на донской поход. H на следующее утро мы с Пугачевым расстались. Он пошел со своим отрядом вниз по Волге, а мы с остатками орды стали пробираться окольными путями вначале в Башкирию, где оставили Салавата набирать новую армию, а потом и в родную Сибирь.
Едва мы доврались до Тобольска и Великий Царь оказался у себя в Кремле, каюсь, грешен, я пустился во все тяжкие.
Сказалось напряжение последних месяцев. Кровь, смерть товарищей, взрывы ядер и свист пуль кошмарами преследовали меня по ночам. Чтобы хоть как-то стереть из памяти эти тягостные воспоминания, я не нашел лучшего выхода, как всякий русский в душе человек, нежели чем напиться. Так продолжалось дня два или три, я точно не помню. Пока меня не отыскали царевы слуги и не потребовали к государю на доклад.
Вид у меня, конечно же, был неприглядный. Пришлось идти к Иртышу. Переплыв реку туда и обратно, а опосля попарившись в баньке и выпив кувшин квасу, я был готов предстать перед ясными очами. Но предварительно ознакомился все ж с военными донесениями.
Не скрою, рейд Пугачева на Дон меня весьма порадовал. После нашего расставания он взял такие города, как Курмыш, Алатырь, Саранск, Пензу, Петровск, Дмитриевск А сейчас приближался к Царицыну. И всюду его встречали, как законного государя. Никто не заподозрил подмены. Его войско росло. Однако каких-либо серьезных стычек с неприятелем атаману пока удавалось избегать. Но я знал, что долго так продолжаться не может, и Пугачеву все равно придется вступить в сражение. Об его исходе я даже боялся думать.
К одному из донесений прилагался «государев» манифест, который он огласил на соборной площади перед жителями города Саранска. Документ был настолько любопытен, что я решил непременно показать его Великому Царю, дабы он оценил деяния и сметливость своего двойника.
Вот как повернул дело Пугачев:
«Объявляется во всенародное известие. Жалуем… всех, находившихся прежде в крестьянстве, в подданстве помещиков. Быть верноподданными собственной нашей короны рабами, и награждаем вольностию и свободою и вечно казаками… владением земель… и протчими всеми угодьями, и свобождаем всех прежде чинимых от дворян и градских мздоимцев-судей всем крестьянам налагаемых податей и отягощениев… повелеваем… кой прежде были дворяне в своих поместьях и вотчинах, – оных противников нашей власти и возмутителей империи и разорителей крестьян, всячески стараясь ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе малейшего христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблению которых противников злодеев-дворян всякий может воз чувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет».
Читая эту абракадабру, я едва удерживался от смеха, поражаясь «царской «безграмотности и убогости российского населения, присягающего такому «государю».