Хозяйка конспиративной квартиры Ленина, передав записки Свердлову, собирается уходить:
– И что передать Владимиру Ильичу?
– Что всё идёт в соответствии с его директивами, – при этом Свердлов бросает записки в ящик стола, не глядя в них. – Кстати, как там? Какие-нибудь неожиданности? Крупская?
– Была три дня назад.
– Арманд?
– Вчера.
– Что делает в остальное время?
– Каждое утро скупаю для него все газеты. Пишет. Насвистывает из оперетты что-то и пишет.
– Писатель… Привет передавайте от всех нас. Свердлов уходит в комнату Иоффе.
Санкт-Петербург. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Общая камера. Ночь
Терещенко просыпается, Рутенберг поит его тёплым чаем:
– Вы простите, Михаил, я втянул вас в смертельное дело.
– Нет! Это вы из за меня, Пётр Моисеевич, вляпались. Вы же ранены?!
– Да ладно, легко зацепило. Главное, теперь выбраться. Газеты уже, увы, в руках Советов. Но буквально на этой неделе мои люди постараются организовать всё-таки публикации в Москве и Нижнем Новгороде. И потом телеграфом по стране. В конце концов, через месяц Учредительное Собрание. Пойдём к депутатам. Предъявим на первом же заседании. И весь этот большевистский кошмар развеется как сон.
– Нет.
– Что значит «нет»?!
– Сегодня вечером в камеру ко мне приходил Ульянов…
– Ну, да. Ленин. Ангел, Сатана… Спокойно! У вас жар.
– Нет. Действительно, приходил Ленин. Мы с ним долго разговаривали. И он мне дал слово, что он не употребит эту заинтересованность Германии в мире во вред русскому народу и республике… Он мне дал честное благородное слово!
– Ну, честное благородное слово могу вам дать и я, что…