Преднамеренное убийство было больше чем шоком, он хорошо это понимал. Это было насильственное событие, которое безжалостно вскрывало частную жизнь жертвы, высвечивая ее подобно яркому лучу света в лицо допрашиваемому. Оно обнажало все. Оно оставляло жертву беззащитной, которая уже не могла объяснить наличие спрятанных бутылок водки, порнографических видеокассет, любовных писем, хрустящих стодолларовых банкнот. Оно освещало все темные места частной жизни. Он ненавидел то, что ему предстояло сделать с Дороти Энрайт.

Болдт пустился в объяснения:

— Иногда моя работа очень неблагодарная. Сейчас как раз такой случай. Мне придется задавать вопросы, которые подразумевают, что я не верю в добродетельную натуру Дороти. Я хочу, чтобы вы знали, что на самом деле это не так. Я бы с удовольствием решил проблему иначе, но, боюсь, часто истину установить намного труднее, чем кажется. Мой опыт научил меня, что, чем быстрее мы начнем говорить по существу, тем быстрее все это закончится, чего мы все хотим. Я снова повторяю, что делаю это только для того, чтобы узнать правду, а не потому, что у меня уже заранее сложилось предвзятое мнение о Дороти.

— Я думаю, мы все понимаем, — сказала темноволосая красавица. Ее мать кивнула.

Болдт продолжал:

— Если ее убили, — при этих словах Гарриет Мэгпис судорожно дернулась, — мы сначала начинаем изучать близких ей людей: мужа, любовника, сотрудника. Поскольку дом может иметь какое-то значение, нам придется заняться также ремонтными рабочими, подрядчиками, поставщиками услуг. От вас мне нужен моментальный снимок жизни Дороти, включая то, что происходило до самого дня пожара.

Пожилая женщина с грустью смотрела на Болдта.

— У вас омерзительный образ жизни, не так ли, сержант?

Болдт поморщился. Ему не нравилось, когда его работа — его жизнь — сводилась к такой формулировке, тем более, что в ней содержалась доля правды. Смерть была для него образом жизни, это правда, но единственный приемлемый ее конец заключался в отправлении правосудия и в том, чтобы заключить в тюрьму всех виновных. Будучи следователем, который полагается на то, что жертва сама расскажет ему всю историю — он даже читал лекции на эту тему, — Болдт понимал всю сложность взаимоотношений между убийцей и жертвой, которые зачастую граничили с абсурдом.

— Я уверена, что мама не хотела вас обидеть, — вмешалась Клаудия, явно намереваясь смягчить ситуацию и прийти матери на помощь. — Конечно, мы очень ценим то, что вы делаете, чтобы найти убийцу Доры — если это действительно было убийство. Я должна сказать, что все случившееся выглядит фантастично. Поджог? Убийство? Дора? Я хочу сказать, это невероятно!

Болдт был готов к тому, что ему не поверят. Он колебался, не зная, говорить им или нет, что никто — никто! — никогда не ожидает убийства, разве что на телеэкране. Даже родители, знающие, что их ребенок балуется наркотиками, бывают до глубины души потрясены, узнав о смерти своего чада. Болдт произнес несколько слов, которые он с удовольствием не говорил бы:

— Не могли бы вы немного рассказать мне о Дороти?

Мать быстро заморгала. Клаудия снова быстро вмешалась:

— Дора развелась два года назад. Боб — архитектор. Дора пишет — писала — для журналов по садоводству, а также для нескольких журналов, посвященных питанию. Она… Дора сама была виновата в разводе.

— Это была не ее вина! — резко бросила мать.

— Она влюбилась в другого человека, мама. Естественно, это была ее вина. — Болдту же Клаудия сказала: — Ее приятель умер от рака через несколько месяцев после того, как она стала жить отдельно; она потеряла его. Это было ужасно. Для всех, — добавила она. — Дороти лишилась прав на ребенка после развода. Она могла только навещать его. Это было очень печально и жалко.

— Она была жалкой, — поправила ее мать.

— Но с ее стороны не было никакой враждебности. Она понимала решение судьи, и это при том, что оно ей не нравилось. Мы говорили об этом. И она не угрожала Бобу или что-нибудь в этом роде.

— Она была милой девочкой, — пробормотала мать.

— Живешь все эти годы рядом с кем-то, — вздохнула сестра, — и ожидаешь, что он все время будет с тобой. А потом оказывается, что его нет. Мне о многом нужно было сказать ей. — Болдт кивнул. Эти слова он слышал сотни раз в различных вариациях. Клаудия продолжала: — Я знаю, что вы ищете, сержант. По крайней мере, думаю, что знаю. Но я просто не вижу этого. Боб никогда, никогда не совершил бы такой вещи. Ни единого шанса. — Она поколебалась, внимательно глядя на Болдта, а потом протараторила номера домашнего и рабочего телефонов Боба Энрайта, уверенная, что Болдт захочет поговорить с ним. Она была права.