— Аля! Хочу куру! — голос немощной свекрови Любовь Леопольдовны возвращал её к реальности, нетерпеливо требуя материализации христианского милосердия.
— А когда будет банан?
— Какой банан? — обалдело смотрела на неё Алина. Пищевые фантазии умирающей на глазах больной каждый раз заставали её врасплох.
— Тогда подайте апельсин.
Алину передергивало от этого слова "подайте". Но она понимала, что это привычка бывшей жены райкомовского работника, которая свято уверенна в том, что все и навсегда перед нею в долгу.
— И надолго она у тебя? — заскочила к Алине подруга Ирэн.
Алина взглянула на неё — такую жизненно утвердительную, здоровую плотно сложенную, розой кожи… На свою длинноногую баскетбольного типа рыжеватую болтушку. Знала бы она…
— До конца… — в сторону ответила Алина, принимая подругу на кухне. Сквозь закрытую дверь донеслось: — Аля!
И пусть одряхлело тело бывшей жены начальника, но голос!.. Голос был повелительно трубный.
— До чьего конца? До твоего? — усмехнувшись, спросила Ирэн, отдающая ароматом плоти, при каждом взмахе рукава.
— До победного, — мрачно ответила Алина, подумав о собственной близкой смерти, вышла из кухни, словно на подвиг.
— Что она просит? — спросила Ирэн у Алины, когда та вернулась.
— Телефон.
— Отнеси ей, пусть отвлечется. А то она ни на секунду не оставляет тебя в покое.
— Нельзя. Она вызывает "скорую".
— У неё что-то болит?
— Нет. Это у неё такое хобби. Врачи уже воют. Приходится говорить, что телефон сломан.
— Да это же — какое-то сексуальное извращение!
— Но это от подсознательной паники, что все — жизнь кончилась, и она умирает. Ей навязчиво не хватает внимания. Врачи же своим профессионально-внимательным осмотром компенсируют это чувство. Оттого и в лежачую больную превратилась. А когда я ей конфеты выдавала по одной, а остальные на секретер положила — так поднялась потихоньку и взяла. А утку требует… иногда под себя ходит.
— Что же это, получается, гадит под себя, чтобы привлечь внимание, а ты это понимаешь и все за ней ходишь?! Да ты сумасшедшая! Сколько ты уже с ней мучаешься?!