– Пой ещё, пожалуйста.

Я снова, как акын, затянула незамысловатый мотив. Мне нетрудно, лишь бы ребёнок успокоился. Да я и сама успокаивалась под своё монотонное мурлыканье.

Но Анечка вдруг вывернулась из моих рук, спрыгнула на пол и куда-то понеслась. Стукнула дверь, потом – в коридоре – другая, и я изумлённо похлопала ресницами, ничего не понимая.

А малышка через три минуты вернулась с фотографией в рамке и снова забралась ко мне на колени. На снимке я узнала Дану – здесь она была именно такой, какой я её и запомнила: яркая, роскошная блондинка с ослепительной улыбкой.

– Это моя мамочка, – прошептала Анюта и погладила Данино лицо. – Она красивая, правда?

– Очень, – с трудом произнесла я. Поняла, что и сама сейчас расплачусь: совсем близко подступили слёзы, в горло будто насыпали битого стекла.

– Ты тоже красивая. И волосы у тебя такие длинные… И вкусно пахнут.

– Спасибо.

– А няня некрасивая! Я её не люблю! Она злая и всегда меня ругает. А когда приходит папа, она сразу начинает улыбаться.

– Милая… Что ж так не повезло с этой няней, – совсем расстроилась я. – Ну, ничего. Думаю, твой папа сделает так, что ты больше никогда не увидишь Валентину Николаевну.

– Да! Не хочу её видеть!

– Только ты, пожалуйста, не плачь, ладно?

– Мне хочется… Мне же грустно… А ты не уйдёшь?

– Нет, малыш, я побуду с тобой, пока не вернётся папа.

– И потом не уходи, хорошо? Ты добрая.

– Я не уйду.

Кирилл появился довольно скоро – наверное, спустя пять минут. Он вошёл в люкс и удивлённо уставился на нас. Мы сидели в обнимку на диване: Анютка – зарёванная и с портретом матери в руках, я – тоже несчастная и растерянная.

– Что стряслось? – испугался Кирилл и бросился к нам.

Девочка немедленно перекочевала из моих объятий на руки к папе и принялась жаловаться на няню.

– Она мне волосы отрезала!