Я тоже уставилась на его красное лицо.

— Ну, да, правда. Она… Это был несчастный случай, она просто забыла, что уже приняла один раз снотворное. Мне кажется, она уже нормально чувствовала себя сегодня утром.

Похоже, мой ответ не удовлетворил его. Он поколебался, откашлялся и сказал:

— Вы всего-навсего юная девушка, и я полагаю… Вам нравится мистер Верритон?

— Ну, знаете… — я изо всех сил старалась выглядеть ужасно озадаченной: — По-моему, он очень милый. Он… Почему он не должен мне нравиться? Он очень красивый, разве нет?

Он сердито хрюкнул.

— Кажется, ни одна молодая девушка не может устоять перед красивым лицом. Ничего страшного, моя дорогая. Мне просто было любопытно.

А почему ему было любопытно? Я задавала себе этот вопрос, возвращаясь на пароход. Он что, вздумал ухаживать за миссис Верритон? Или подозревает в чем-то ее мужа, может, даже знает о нем что-то? Может, имеет смысл рассказать ему все и попросить помочь? Нет, лучше не надо. Во всяком случае, я боялась доверять ему.

Я вернулась на пароход, когда ланч уже заканчивался, и больше не сходила на берег. Кенди перегрелась на солнце; у нее болела голова и она капризничала. Поэтому остаток дня я провела читая для нее вслух в прохладной каюте.

Я все время была как на иголках. За стеной лежала неаполитанская кукла Кенди, и мне надо было как-нибудь взглянуть на нее. Но хотя миссис Верритон выходила к ланчу, сейчас она снова легла отдохнуть. Днем у меня не было шансов попасть в каюту. Поэтому я буквально молилась, чтобы она встала к ужину; это была моя единственная возможность.

В пять часов мы отплыли, но не распрощались с Италией окончательно, потому что следующим утром должны были еще пройти через Мессинский пролив. Когда пароход медленно отваливал от пристани, дети, Чарльз и я стояли на палубе.

Восхитительно было снова очутиться рядом с Чарльзом, но я испытывала какое-то странное отдаление от него. Груз страшных подозрений тяжким бременем лег мне на плечи. Ко всему прочему добавилась еще одна неприятность. В течение дня Эдвард Верритон дважды заходил проведать Кенди, и мне показалось, что в его поведении по отношению ко мне произошла какая-то перемена. Раз я поймала на себе его недоверчивый взгляд, и у меня мороз пробежал по коже. Наверное, он пытался понять, возбудили ли события сегодняшней ночи у меня какие-нибудь подозрения.

Пароход начинал казаться мне тюрьмой, хотя меня и утешало немного то, что мы выходим в море и жизнь возвращается в свою колею — снова завтраки, обеды и ужины в положенное время и за своим столиком, снова привычные занятия и развлечения.

Мы проплывали мимо романтичных берегов острова Капри; все были в замечательном настроении и казались очень довольными. Все, но не я.

— Джоанна перегрелась на солнце, — заметила Мэри.

— Нет, я люблю солнце, — ответила я.

— Тогда почему у тебя такой хмурый вид? — беспечно спросила она.

— Я… я надеюсь, это только вид.

Она рассмеялась. Мы с Чарльзом переглянулись; он улыбался. Но немного погодя он спросил тихо:

— Что, в самом деле, случилось, Джоанна?