Но какое на самом деле это имеет значение, спрашивал Уэстон, когда все гербы американских семей – бутафория? «Некоторые из них выдуманы или сфальсифицированы, – заявлял он. – А некоторые совершенно нелепы в своих притязаниях». Гудспиды должны гордиться своим скромным происхождением, тем, что первый Гудспид, приехавший в Америку, мой прапрапрапрапрапрапрапрапрадедушка Роджер Гудспид был всего лишь йоменом. «В демократической Америке несомненная респектабельность и безупречность английских йоменов значит гораздо больше, чем купленный и незаслуженный герб», – писал Уэстон.
Роджер Гудспид родился в 1615 г. в английском местечке Уингрейв и отправился через океан в Массачусетс, когда ему было чуть больше 20 лет. Нет никаких оснований считать, что он пустился в путь потому, что был пуританином и спасался от преследования. По словам Уэстона, молодой человек «просто хотел, как и тысячи других людей, улучшить условия жизни, и ему казалось, что Америка предоставляет для этого самые богатые возможности». Имя Роджера Гудспида как одного из первых фермеров, поселившихся в городе Барнстейбл на полуострове Кейп-Код, впервые упоминается в исторических документах за 1639 г. Через десять лет он построил новый дом в нескольких милях оттуда, на берегу реки Херринг, которую стали называть рекой Гудспидов. Там он прожил до самой своей смерти в 1685 г. О жизни Роджера Гудспида сохранилось очень мало свидетельств в письменном виде: обвинение соседа в краже козы и завещание, где в качестве подписи он оставил одну букву – R.
У Роджера Гудспида было три дочери и четыре сына. Они сразу получили в наследство его ДНК и фамилию. Позже они унаследовали также принадлежавшие ему уздечки, седла, плуги и прялку. У Роджера родилось 22 внука, и последующие поколения его потомков распространились по другим английским колониям Америки, а затем и по всей территории США. Примерно через 250 лет после того, как Роджер Гудспид приплыл в Массачусетс, Уэстон Гудспид начал собирать информацию о потомках Роджера, писать письма родственникам, изучать архивы и в конце концов нашел биографические сведения о 2429 Гудспидах.
«История семьи Гудспид» в итоге растянулась на 561 страницу. Но Уэстон не считал ее завершенной. Предполагалось, что это лишь первый этап долгого предприятия. Уэстон включил в каталог только мужскую часть американских Гудспидов. Он обещал добавить женские ветви в следующее издание. Он даже мечтал, что благодаря книге удастся организовывать ежегодные встречи Гудспидов. «Мы собираемся созвать первую генеральную ассамблею Гудспидов, – объявил он, – с целью создания общества, которое впоследствии, как ожидается, станет консолидированным, будет проводить ежегодные заседания, продолжит в дальнейшем публикацию этих заметок и примется осуществлять другие действия в интересах семьи, если они получат одобрение всех родственников».
Встречи Гудспидов так и не начались, а Уэстон так никогда и не расширил семейное древо. По обрывочной информации, сохранившейся об Уэстоне, можно судить, что жизнь его была буквально пропитана разочарованием. Он работал в маленькой издательской компании, управляемой его братьями, пока она не закрылась в конце XIX в. По данным переписи 1900 г., в возрасте 48 лет у Уэстона Гудспида не было ни жены, ни работы. Через семь лет он опубликовал «Историю семьи Гудспид» и, согласно сведениям из переписи 1910 г., переехал в чикагский пансион, которым управляла некая вдова. Уэстон умер в 1926 г. в возрасте 74 лет, так и не создав нового тома о своем происхождении – не говоря уже о наследнике своей фамилии.
Приезжая домой, я иногда беру с полки «Историю семьи Гудспид». Пробегая глазами ряд завещаний, судебных записей и перечней отпрысков, я удивляюсь тому генеалогическому стремлению, что поспособствовало созданию этой книги, той силе, что заставила Уэстона потратить значительную часть своей жизни на создание каталога из 2429 человек, львиная доля которых даже не знала друг о друге.
Уэстон оставил ключ к разгадке в начале своей книги. Он написал, что посвящает книгу «быстрому, симметричному и красивому приросту семейного древа; предотвращению всех видов ураганов, которые могут повредить сад; ликвидации вредителей вроде невежества и безнравственности во избежание порчи плодов; прививке почек и укоренению побегов на любых подходящих почвах; пробуждению спящих ветвей, дабы приносили они яркую листву и цвели сладко; и обильному урожаю золотых деток, растущих в лучах любви, свободы и законности».
Иными словами, Уэстон считал себя натуралистом. Он описывал организм, который легко распространился по всей территории США, – наследственное древо, идущее от Роджера Гудспида, прародителя всех американских Гудспидов.
Тем не менее Уэстону не удалось показать, есть ли что-то объединяющее все ветви древа Гудспидов – то, ради чего имело смысл настолько тщательно документировать все детали этой родословной. У Гудспидов не было короны, чтобы передать ее от короля принцу, перестроив заодно весь мир. Мы не Рокфеллеры, чтобы завещать огромное состояние из поколения в поколение. Честно говоря, американская история не изменилась бы, если бы корабль, на котором приплыл Роджер Гудспид, затонул на полпути через Атлантику.
Насколько я могу судить, Уэстон верил, что семью Гудспид объединяло благородство души, которое передавалось каждому следующему поколению. Некоторые Гудспиды отметились на полях битв Гражданской войны; конечно, они не были генералами или полковниками, но оказались доблестными солдатами армии Союза. «Великолепная военная характеристика этих людей всегда будет основанием для гордости и славы каждого, кто носит эту фамилию», – решительно утверждал Уэстон. Правда, сложно было бы найти в США семью, которая в 1860-е гг. не отправила кого-то из своих сыновей на войну. Сам я никогда не служил в армии и вряд ли могу гордиться военной храбростью, унаследованной со времен Гражданской войны.
Большинство Гудспидов не участвовали в войне, но Уэстон нашел добродетели и у них. О Фрэнсисе Гудспиде Уэстон писал: «С детства он обладал широким кругозором и любил свои книжки». Джон Гудспид «занимался мебельным бизнесом, изобрел “Превосходную полировку Гудспида”». Сеймур Гудспид «накопил средства, чтобы жить в достатке, вырастил большую семью для праведной и полезной жизни, честно и достойно преуспел в своем деле и заслужил уважение всех знакомых». Томас Гудспид «никогда не пропускал федеральные выборы и выборы в органы штата». Об одной из семей Гудспид Уэстон пишет без затей: «Все стали хорошими гражданами».
Не так давно я обнаружил, что «История семьи Гудспид» выложена в сеть. Я решил поиграть: не удастся ли мне по ключевым словам найти там что-то неприличное. Я поискал «убийство», «взяточничество», «внебрачный», «алкоголь». Пока что мне не повезло. Максимум, что я смог найти, – лишь слабые тени, брошенные на семейные добродетели Гудспидов. Рилэнд Гудспид, родившийся в 1841 г., стал управляющим ранчо в Калифорнии, конечно, «огромного и красивого». В итоге он влюбился в дочь хозяина, «одаренную и очень привлекательную женщину», разумеется. Затем дядюшка Уэстон начинает темнить. Рилэнд и его жена обвенчались «при романтических обстоятельствах и после некоторых примечательных приключений». О том, чем это кончилось, Уэстон просто сообщает, что «спустя годы они развелись по необычным причинам».
Сравним сагу о безупречных Гудспидах с историей семьи Калликак, которую Генри Годдард опубликовал всего лишь пятью годами позже. Оба произведения демонстрируют типично американское представление о наследственности. Годдард рисовал себе чистую линию[381] преступников и слабоумных. Уэстон показал родословную среднего благополучного протестанта. И если Годдард предполагал наличие какого-то менделевского фактора, отравляющего Волвертонов, Уэстон Гудспид, по-видимому, верил, что Гудспиды наследовали от своих родителей моральные качества – наряду с уроками о демократии и способах полировки мебели.
Американская одержимость генеалогией была обусловлена трансокеанской потерей памяти[382]. Роджер Гудспид, родившийся и выросший в Англии XVII в., был пропитан традиционными европейскими обычаями сохранения памяти о предках[383]. Согласно библейским родословным, Иисус был прямым потомком ветхозаветных патриархов. Короли и аристократия оправдывали свою власть непрерывной цепью предков, связывающей их с мифическим прошлым. Генеалогия Вильгельма Завоевателя восходила к воинам древней Трои.
В эпоху Возрождения богатые купцы нанимали специалистов по составлению родословных с целью планировать свои вложения и решать, на ком женить детей, так чтобы богатство сохранялось внутри семьи. Йомен вроде Роджера Гудспида не мог позволить себе обратиться к профессиональному лондонскому генеалогу. Судя по букве R, которую Гудспид использовал в качестве всей подписи, он, вероятно, все равно не смог бы прочесть отчет специалиста. Тем не менее, переселившись из Англии в Америку, Роджер, возможно, сохранил в памяти семейные истории и передал их своим детям; а те, в свою очередь, рассказали их своим – его внукам.
В историях Роджера Гудспида большинство событий, судя по всему, происходило в нескольких милях от его родного Уингрейва, поскольку в те времена люди редко уезжали далеко от своей родной деревни. В 1630-х гг. путешествие на расстояние более 3000 миль от дома, которое предпринял Роджер, было поистине экстремальной переменой мест. Между ним и родиной его рассказов лег Атлантический океан. Позднее, когда древо семейства Гудспидов пустило ветви по другим колониям, те старые истории подернулись туманом. Кузены были забыты, остались лишь мифы.
В XVIII в. некоторые американские семьи уже приступили к попыткам выстроить свои родословные от европейских корней. В 1771 г. Томас Джефферсон написал собирающемуся отплыть в Лондон знакомому письмо с просьбой изучить герб Джефферсонов. «Мне сказали, что у меня есть семейный герб, но я не знаю его источника», – сокрушался Джефферсон[384]. Другой отец-основатель, Бенджамин Франклин, в 1758 г. отправился в английскую деревню Эктон, где веками жили его предки. Решив разузнать о своем происхождении, он просматривал приходские книги, вглядывался в покрытые мхом надгробия на могилах давно умерших родственников и беседовал с женой местного священника о роде Франклинов. Позже священник прислал ему нарисованное от руки семейное древо, уходящее корнями в 1563 г.
«Я – младший сын младшего сына, который также был младшим сыном младшего сына, и так на протяжении пяти поколений, – писал Франклин одному из своих двоюродных братьев. – Тем самым я убеждаюсь, что, если первоначально у семьи и было какое-то имущество, никто не имел бы меньших шансов заполучить его, чем я»[385]. Зато по итогам проведенных изысканий Франклин пришел к выводу, что унаследовал от своих предков характер и «за этот Дар готов быть вечно благодарен».
Франклин и Джефферсон участвовали в создании новой страны, которая отказалась от наследственной передачи власти. «Одним из самых сильных естественных доказательств нелепости прав престолонаследия является то, что их не одобряет природа»[386], – заявил Томас Пейн в своем знаменитом эссе «Здравый смысл»[387]. Короли часто оказывались неспособны царствовать, замечал Пейн, – это как если бы природа преподнесла человечеству осла вместо льва.
Однако Война за независимость не уничтожила искушение наследственности. Издавна проживающие в американских колониях семьи подчеркивали свое европейское происхождение, пытаясь сохранить свой высокий статус и в новой республике[388]. Они украшали гербами столовое серебро, катафалки и надгробия. Свежеразбогатевшие семьи, живущие в городах, хотели с помощью генеалогии прибавить себе респектабельности. Некоторые тратили время и деньги на проведение собственных изысканий или же платили недавно появившимся в Америке генеалогам, чтобы те выполнили эту работу. И все для того, чтобы найти связь с аристократией и заполучить собственный герб, пусть даже и выдуманный.