Я провожаю его глазами, когда он входит в подъезд, не выключаю мотор для тепла, в квартале спокойно для субботнего вечера, но ледяной ветер задувает в тихой ночи. Он, в конце концов, сам себе хозяин. От ошибок и неудач повзрослеет. Ему скоро двадцать пять, мне не надо вмешиваться. Он знает мое мнение, послушаться меня или нет – его дело. Я закуриваю, на сантиметр опустив стекло. Чувствую, что буду очень хорошо спать сегодня ночью. Боже мой. Это ужасно. Я проверяю сообщения на телефоне – ни одного. Я очень хорошо помню мужчину, который был у меня за несколько лет до Ришара и произвел на меня большое впечатление в сексуальном плане, до такой степени, что память о нем до сих пор ноет в моем сердце, и мне кажется, что Патрик возродил во мне забытые ощущения – которые я боялась больше никогда не испытать, говорят ведь, что всепоглощающий трепет бывает только раз в жизни.

Я даю себе четкое указание не торопить события – ни в ту, ни в другую сторону, – держать голову в холоде. Очевидно, у этой проблемы решения нет. То, что я поцеловала Патрика в губы, все только осложнило, я это прекрасно понимаю и жалею об этом глупом поцелуе запоздалой отроковицы, которым одарила его, уходя, – как будто мало было всего остального, – и в эту минуту я вижу Венсана, он вылетает из подъезда и кидается к машине с младенцем на руках. Прыгает на заднее сиденье.

– Езжай! Езжай же, черт побери! – кричит он мне.

Я еду с добрую минуту, не говоря ни слова, потом припарковываюсь, поворачиваюсь к Венсану и спрашиваю, не спятил ли он окончательно. Начинаю перечислять ожидающие его неприятности, но тут Эдуард принимается вопить как резаный, говорить становится невозможно, и барабанные перепонки чуть не лопаются.

Потом Венсану удается его угомонить – я наблюдала за ним в зеркале заднего вида и нашла, что с ребенком он обращается неплохо, вполне уверенно.

– В доме есть молоко? – спрашивает он.

– Ты думаешь, у меня полные шкафы молочных смесей для новорожденных? И памперсы в ассортименте? Венсан, немедленно верни ребенка матери, слышишь?

Он не такой дурак, чтобы не понимать, попытка его безнадежна, и он, наверно, немного поторопился, но думаю, в сущности, он получил, что хотел, – он унес Эдуарда наверх, чтобы искупать его, и я покорена его вниманием к этому ребенку, его нежным с ним обращением, никогда я не представляла себе Венсана в этой роли, и он показывает Жози, что готов бороться и не отступит ни перед чем. Он убил сразу двух зайцев. Это хорошо. Я греюсь у камина и звоню Жози, чтобы объяснить ситуацию.

Она сразу набрасывается на меня, как оса. По ее словам, подвиг Венсана, похоже, стал причиной стычки в квартире, и в результате ее музыкальный центр разбит вдребезги.

– Не беспокойтесь за ваш музыкальный центр, Жози, я сама им займусь. Что до вашего ребенка, он в безопасности, вы же знаете. Приезжайте за ним, когда хотите, Жози, приезжайте завтра, когда вам удобно. Венсан понимает, что сделал глупость. А в остальном все хорошо, больше он ничего не разбил? Я слышу, как они смеются у меня над головой, он его купает. Нет, что за история, подумать только.

– Все-таки это ведь вы вели машину.

– Простите? Я вела машину? Что? Ну да, я была за рулем, а что я еще могла сделать? Я его мать, Жози. Вот увидите, вы скоро поймете, что это значит. Но ведь все хорошо, что хорошо кончается, правда? Я вела машину, но я похолодела от ужаса, знаете ли. Вы на меня обиделись? Полноте, прошу вас, забудем эту историю. Вы любите кино? Я подключу вам киноканалы, хотите?

– Я еще люблю животных и историю, и человеческое тело тоже.

Я так и не знаю, обладает ли эта девица колоссальным чувством юмора или, наоборот, начисто его лишена. Я вздыхаю с облегчением, повесив трубку, и тотчас наливаю себе выпить. На сегодня мне хватило волнений, и, как по волшебству, начинает падать снег и окутывает дом своей безмолвной пеленой.

Я курю сигарету у окна и слушаю We Move Lightly Дастина О’Хэллорана, потом поднимаюсь к ним. Эдуард сучит ножками на кровати, закутанный в махровое полотенце. «Я нашел тальк», – говорит мне Венсан. Я киваю, прислонившись к дверному косяку. Обычно я никогда не захожу в его комнату – не из сентиментальности, просто мне там нечего делать, разве что проветрить, – и они двое в этой обстановке, рядом – зрелище довольно-таки ошеломительное.

– Жози зайдет завтра, – говорю я.

Он не отвечает. На чердаке я нахожу его старую коляску – спасибо Ришару, который решил ее сохранить, когда я хотела только одного, избавиться от нее раз и навсегда или сжечь, чтобы быть уверенной, что подобный опыт не повторится.

– Уж если ему здесь нечего есть и почти нечего надеть, – замечаю я, снимая с коляски чехол, – по крайней мере, у него будет царское ложе.

Венсан приходит ко мне, когда он засыпает.

– Я нашагала километры и километры с этой коляской, пока ты был в ней, – говорю я. – Подвеска у нее что надо.