Свет, однако, льется в окна, невероятно красивый и мягкий, такой далекий от малейшего намека на угрозу. До чего трудно поверить, что такое случилось со мной под таким синим небом, в такую дивную погоду. Ванная залита солнцем, я слышу визг, детские игры вдали, горизонт подернут дымкой, птицы, белки и т. д.

Как хорошо! Ванна чудесна. Я закрываю глаза. Через некоторое время я не могу, конечно, сказать, что смыла все, но полностью пришла в себя. Ожидавшаяся мигрень миновала. Я звоню в кулинарию и заказываю суши.

Бывало мне и похуже с мужчинами, которых я сама выбирала.

Я прохожусь пылесосом, собрав самые крупные осколки вазы, там, где упала, – от мысли, что несколько часов назад я лежала здесь с бешено колотящимся сердцем, мне становится нехорошо. И вот, когда я собираюсь налить себе стаканчик, приходит сообщение от Ирен, моей матери, которой семьдесят пять лет и которую я не видела – и не получала от нее вестей – уже месяц. Она пишет, что я ей приснилась, что во сне я звала ее на помощь, – а я ее вовсе не звала.

Венсана, похоже, не вполне убедила моя выдумка. «Твой велосипед в отличном состоянии, – говорит он мне. – Странно все-таки». Я смотрю на него, потом пожимаю плечами. Жози вся пунцовая. Венсан живо хватает ее за руку и заставляет отложить орешки. Она, кажется, поправилась уже килограммов на двадцать.

Они совсем не смотрятся вместе. Ришар, который ничегошеньки в этом не понимает, уверял меня, что такие девушки часто доки в постели – что такое дока в постели? Пока же она ищет трехкомнатную квартиру в сто квадратных метров минимум и в интересующем ее квартале, а такого не найти меньше чем за три тысячи евро.

– Я послал резюме в «Макдоналдс», – говорит он. – Там поглядим.

Я призываю его не отступать на этом пути – или даже попытать что-нибудь посерьезнее, почему бы нет. Содержать беременную женщину недешево. «Тебе лучше это знать», – сказала я ему сразу, еще до того как он нас познакомил. «Я не спрашиваю твоего мнения, – ответил он. – Плевать я хотел на твое мнение».

Он так ведет себя со мной с тех пор, как я ушла от его отца. Ришар – прирожденный трагик. А Венсан – его лучший зритель. Когда мы встаем из-за стола, он снова смотрит на меня с подозрением. «Да что с тобой? Что не так?» Я, конечно, продолжаю об этом думать, эти мысли не оставляли меня весь обед. Я спрашиваю себя, выбрали ли меня случайно или выследили, может ли это быть кто-то, кого я знаю. Их разговоры о квартплате, о комнате для ребенка мне неинтересны, но меня восхищает то, что они проделывают – пытаются проделать – этот фокус, состоящий в том, что их проблема становится моей проблемой. Я смотрю на него с минуту, пытаясь представить выражение его лица, если бы я рассказала ему, что со мной случилось сегодня днем. Но это не в моей компетенции. Представлять себе реакции моего сына мне больше не дано.

– Ты что, подралась?

– Подралась, Венсан? – Я слегка прыскаю. – Подралась?

– Сцепилась с кем-нибудь?

– О, послушай, не глупи. У меня нет привычки «сцепляться» с кем бы то ни было.

Я встаю и выхожу к Жози на веранду. На воздухе хорошо, но, несмотря на вечернюю прохладу, она обмахивается, потому что ей душно. Последние недели всего ужаснее. Я не пошла бы на это еще раз ни за что на свете. Живот бы себе взрезала, лишь бы положить конец пытке. Венсан это знает. Я никогда не пыталась приукрасить этот эпизод. Всегда хотела, чтобы он знал. И не забывал. Моя мать то же самое говорила мне, и я от этого не умерла.

Мы смотрим на небо, в его звездную черноту. Я поглядываю краем глаза на Жози. Я виделась с ней раз шесть, не больше, и мало что знаю. Она не неприятна. Зная Венсана, моего сына, я ее жалею, но есть в ней что-то каменное, холодно-упрямое, и я думаю, что она справится, если даст себе труд. Я чувствую, что она крепкая, что в ней таится сила.

– Значит, в декабре, – говорю я ей. – Уже скоро.

– Он прав, – замечает она. – Вы в полном раздрае.

– Нет, вовсе нет, – отвечаю я. – Он меня плохо знает.

Я запираю за ними дверь. Обхожу первый этаж, вооружившись топориком для мяса, проверяю все двери и окна. Запираюсь в спальне. Когда ее начинает заливать рассвет, я так и лежу, не сомкнув глаз. Утро голубое, сияющее. Я спешу к матери. В ее гостиной натыкаюсь на молодого парня, атлетически сложенного, но совершенно заурядного.

Я спрашиваю себя, был ли тот, кто напал на меня вчера, похож на него, – помню я только маску с прорезями для глаз, да и то уже не могу припомнить, синяя она была или красная, – похож ли он на этого типа, который с удовлетворенным видом подмигивает мне, покидая квартиру моей матери.