– Это мистер Гершман, – сказала она, словно раскрывая какую-то секретную информацию.

– Тогда именно с ним я и хочу поговорить.

– Секундочку.

Она удалилась, виляя задом, и вернулась со своим полнейшим клоном в блондинистом парике.

– Я секретарь мистера Гершмана, – объявила клонированная копия.

Должно быть, это все отрава в воздухе, решил я. Она вызвала необратимые повреждения, разъела кору головного мозга до такой степени, что простейшие вещи обрели ауру проблем вселенского масштаба.

Майло глубоко вздохнул.

– Мы бы хотели побеседовать с мистером Гершманом.

– А можно осведомиться, по какому вопросу?

– Нет, нельзя! Сейчас же отведите нас к Гершману!

– Хорошо, сэр…

Секретарши переглянулись. Потом брюнетка нажала на кнопку, затрещал электрический дверной замок, и блондинка провела нас через двойные стеклянные двери в огромный производственный цех, забитый машинами, которые безостановочно чавкали, шлепали, рубили, взрыкивали и пачкались. Вокруг этих бешеных стальных чудищ суетилась горстка людей с отупевшими взглядами и отвисшими ртами, вдыхая пары, сочащиеся спиртом и ацетоном. Одного только шума здесь было вполне достаточно, чтобы вас прикончить.

Блондинка резко свернула влево – явно в надежде на то, что мы потеряемся и сгинем в утробе одного из этих железных бегемотов, но мы старались не отставать, держась в кильватере ее покачивающихся ягодиц, пока не добрались до вторых распашных пружинных дверей. Она решительно протолкалась через них, не озаботившись их придержать, так что Майло пришлось чуть ли не выпасть вперед, чтобы поймать створки. Короткий коридорчик, опять стеклянные двери – и мы вдруг оказались в такой гробовой тишине, что заложило уши.

Управление типографии «Престо» могло с равным успехом располагаться на другой планете. Мохнатые темно-вишневые ковры, с которыми еще надо было договориться, чтобы получить обратно свою лодыжку, стены, отделанные панелями из настоящего ореха… На ореховых же дверях выделялись выпуклые медные буквы фамилий и должностей, изящно подогнанные по центру. И тишина.

Блондинка остановилась в конце коридора, перед особенно внушительной дверью с особо изящными золотыми буквами, которые гласили: «Артур М. Гершман, президент». Впустила нас в приемную габаритами со средних размеров дом, взмахом руки пригласила сесть в кресла, которые и на вид, и на ощупь были как смежезамешенное хлебное тесто. Устроившись за своим столом – хитроумной конструкцией из плексигласа и розового дерева, являвшей миру превосходный вид на ее ножки, – нажала кнопку на пульте, который принадлежал, очевидно, Центру управления НАСА, немного пошевелила губами перед микрофоном, кивнула и опять поднялась.

– Мистер Гершман сейчас вас примет.

Кабинет за приемной, как и ожидалось, оказался размером с собор и декором напоминал нечто сошедшее со страниц «Архитектурного дайджеста» – мягко подсвеченное и удобное, но с достаточным количеством острых углов, чтобы вы особо не расслаблялись. Однако человек за письменным столом оказался полным сюрпризом.

На нем были затрапезные штаны цвета хаки и белая рубашка с коротким рукавом, явно нуждающаяся в утюге. На ногах – растоптанные «Хаш Папис», и, поскольку он закинул их на стол, дыры в подметках красовались на самом виду. Хозяином кабинета оказался дядька хорошо за семьдесят, лысый, очкастый – причем одна дужка очков скреплена изолентой – и с выпирающим брюшком.

Когда мы вошли, он разговаривал по телефону.

– Повиси-ка на трубочке, Ленни. – Поднял взгляд. – Спасибо, Дениза. – Блондинка немедленно испарилась. Потом нам: – Секундочку. Присаживайтесь, налейте себе чего-нибудь. – Он махнул на полностью оснащенный бар, занимавший половину стены.